[sseffy]

Название: Работа над ошибками
Автор: Безумная Рыбница
Бета: Rhaina, Бальтамос, philipp_a
Размер: мини, 1 816 слова
Персонажи: Руфус Барма/Зарксис Брейк
Категория: слэш
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: Что делать, если в твои расчеты вкралась ошибка, а ты - великий герцог, который не умеет ошибаться?
Предупреждение: частично события последних глав манги; сомнофилия.
Примечания: Написано на ФБ-2012 для команды fandom Pandora Hearts 2012

Беспомощность — совсем не то, что ценит и терпит в людях герцог Барма. Для него все люди либо полезны, либо не существуют по определению. Исключений всего два, и если одно способно постоять за себя и с ним приходится считаться, то второе… второе сейчас только и может прерывисто и хрипло дышать, прижимая к груди скомканное одеяло.
Его любовник до сих пор без сознания. Тупой, никчемный идиот. Потому что только идиот может позволить себе подставиться настолько, чтобы выбыть из игры в самый неподходящий момент. И надолго — Руфус не врач, но с врачом он пообщался, быстро и весьма убедительно. Все тщетно.
«Ждать». Самый отвратительный из всех возможных вердиктов. Кровопотеря почти критическая, организм ослаблен двумя контрактами, стресс и недоедание, которое даже поглощение сладостей в огромных количествах компенсировать не способно.
Поэтому вместо того, чтобы заниматься делами у себя или сделать давно запланированный крохотный шажок вперед — выдать очередную кроху обоюдоострой информации Шерил и ее детишкам, — он шагает взад-вперед по спальне Зарксиса Брейка и костерит его про себя, нервно взмахивая веером.
— Этот твой дурацкий Шляпник… Брейк, ты точно идиот! — шипит на грани слышимости Руфус на самое ухо, выглядывающее из-за белобрысых нерасчесанных волос. Его не слышат — вот что раздражает больше всего. Брейк еще пригодится ему — и не имеет ни малейшего права сбежать из-под его власти раньше, чем соизволит разрешить герцог Барма.
Зарксис бледный-бледный, кожа в тон волос, словно светится в полутьме изнутри, рука, лежащая на груди, дрожит, а может, это только кажется из-за неровного дыхания, вторая — откинута безвольно в сторону. Из-под одеяла выглядывает нога до щиколотки — тонкая в лодыжке, с высоким подъемом и поджатыми маленькими пальцами. Руфус видит все это разом, словно рассматривает ценнейший пергамент под сильной лупой.
Не часто этот несносный упрямец молчалив и беззащитен. Герцог щурится и сдерживает теплое собственническое чувство — но возбуждение сдержать уже не может.
Ему нравится вспоминать, как он сумел убедить Брейка после маленького инцидента в опере в том, что ни Оз, ни Шерил не остановят его от огласки. И Брейк поддался. Честь семейства госпожи — такая мелочь, а как просто на ней сыграть! Он не хочет вспоминать, что первая же их тайная встреча закончилась перепалкой, а та в свою очередь — сексом на документах, которые после пришлось переписывать.
А так же вторая, третья и все последующие. Впрочем, можно было убедить себя, что это просто поправки в плане и альтернативный способ давления на дам дома Рейнсворт, тоже смешных в своем благородстве.
Доубеждался. Теперь вот сидит на чужой кровати, к которой до того не было ни малейшей необходимости приближаться, и зацеловывает чужую ладонь. Может он позволить себе маленькую слабость, тем более что никто никогда об этом не узнает?
Он откидывает одеяло подальше и прослеживает кончиками пальцев стройную ногу: голень, коленка, бедро, которое наполовину скрыто сорочкой. Руфус выдыхает и всей ладонью сжимает ягодицу — но тот не реагирует. Сам виноват. Руфусу хватит и его молчания.
Он расстегивает плащ, позволяя ему тяжело сползти на пол, забирается на огромную кровать, едва вспомнив в последний момент скинуть обувь, и нависает над Брейком. Ему хочется выплеснуть свое раздражение одним из самых нехитрых способов — но насиловать безвольное тело он не будет.
Поэтому он зло кусает тонкие бескровные губы и утыкается носом в бледную шею: Зарксис пахнет кровью и уксусом, нугой и еще каким-то лекарством на травах, способных одурманить и здорового. Хорошо, что можно обвинить во всем дурацкие настойки, пока расстегиваешь бриджи и, стянув зубами одну перчатку, ласкаешь себя, сдерживаясь, чтобы не застонать от облегчения. Чтобы не шептать тому, кто все равно тебя не услышит: «Видишь, что ты делаешь со мной, идиот?»
Тот не видит — даже то, что Руфус оглаживает его где придется, чуть раздвигает бедра, прижимается вплотную и, наконец, просунув ногу, трется о член Зарксиса. Руфусу хорошо — хотя было бы лучше, если бы тот проснулся, долго ругался и шипел колкости, а потом покорно выгнулся бы навстречу… Руфус даже согласен извиниться, согласен! Но тот спит, наглец, бессознательно прогибаясь под каждый толчок. И это так больно-остро одновременно и колет где-то внутри, что Руфус наконец кончает, тихо-тихо, и долго лежит сверху, отсчитывая мгновения, которые ушли на удовлетворение его прихоти, на пересчет секунд чужой борьбы со смертью.
Ему действительно пора. Потому что он знает — Брейк очнется. И скоро. Очнется, потому что нужен ему. Поэтому он ищет салфетки на прикроватном столике и, как может, дрожащими руками вытирает свои следы на бедрах любовника. Правда, синяк, оставленный ненароком, оттираться отказывается.
Барма уходит, одновременно и желая, и не желая объяснять Зарксису Брейку, очнувшемуся от беспамятства, отчего тот оказался испачканным в сперме.
Потому что Брейк, к его великому сожалению, все-таки не настолько идиот…

— Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал? — тон Руфуса холоден, как сталь его веера.
Брейк улыбается, разглядывая — точнее, делая вид, что разглядывает — свою трость:
— Лиам привел. Я слышал, ты пытался напасть на мою госпожу…
— И что же, ты пришел бросить мне вызов, защищая ее честь?
Брейк горько смеется, закатывая глаза… один, виднеющийся из-под челки, глаз:
— Я и свою честь не смог защитить от вас, великий герцог, куда уж мне.
— Ну и чего же ты хочешь? Информации? Ты еще слаб для участия в расследовании. Да и в принципе…
— И в принципе слеп и никчемен. Я знаю, что ты знаешь. Глупо было бы даже пытаться предположить, что от тебя это может укрыться? Нет, сейчас я всего лишь за новостями. Я многое проспал. Видишь ли, никто не горит желанием поведать мне, что же произошло, пока я валялся бесчувственной куклой.
— И ты пришел ко мне? За новостями? — Барма совсем не разочарован, совсем нет.
— Ну, не только. Я еще хотел сказать, что крайне польщен твоим вниманием.
Ну вот.
— Что ты имеешь в виду? — если бы Брейк мог видеть, то заметил бы, что Руфус весьма и весьма раздражен. Но слепец — он слепец и есть, теперь и в прямом смысле.
— Ты весьма любезно нашел время навестить меня…
— Это не…
Но тот делает два быстрых и точных по направлению шага, оказывается в объятиях Бармы — тот подхватывает его, чтобы глупый больной ненароком не упал и не оказался бесполезным балластом, занимающим постель без пользы еще пару недель. И, словно невзначай, прижимается к пахнущим свежестью, еще влажным шелковистым волосам.
— Первое, что я почувствовал, когда очнулся — я пропах тобой. Ты хотел меня, беспомощного калеку?
— Заткнись.
— Ты трахал меня без моего участия.
— Не трахал.
— Вот именно. Так что давай, приступай.
— Что еще за бред?
— Не бред. Я больше недели не плачу тебе за сохранность своей шкуры. Не хочу оказаться за решеткой.
— Идиот… — Руфус морщится и пытается отодвинуться.
— Я проснулся и понял, что ты был у меня, — Брейк вцепляется обеими руками в длинные рукава герцогского плаща. — Ласкал, трогал, целовал, ругал? Все вместе? И думал, что я не узнаю. Кто же из нас идиот?
— Пф!
Но Зарксис подставляет искусанные, покрасневшие губы, и удержаться невозможно. Можно только довести его до широкой тахты за ширмой и неловко — от волнения — начать раздевать: первый раз пришел и попросил, бестолочь никчемная.
— Эй… — шепчет и всхлипывает на ухо Брейк, расцарапывая ногтями спину и зарываясь лицом в кроваво-красные волосы. — Не такой уж я и бесполезный.
— Я уже заметил, ненормальный… — Руфус честно пытается быть бережным и чутким для разнообразия. Но это скучно им обоим. И он снова берет любовника быстро и почти грубо, на грани с жестокостью. У них очень, очень деловые отношения — и об этом стоить помнить даже сейчас… Сейчас особенно.
— Я бе-зум-ный, — подается навстречу Брейк и, наконец, успокаивается — сейчас ему все равно, видеть или не видеть. Ему хорошо.

— Ты выпустишь меня?! — Брейк бился бы о стены своей тюрьмы и головой, но все без толку, а голову стоит беречь. Он еще не восстановил зрение до конца.
На руках браслеты-ограничители. Вокруг — стена, блокирующая Эквейса, если тот попытается добраться до него и вывести из неволи привычными темными путями. Ключ дома Рейнсворт у Руфуса, Шерил без сознания, Шерон в плену, и он сам тоже. Бездна вот-вот вырвется и обрушит этот мир, а он — здесь. Запертый в четырех стенах и беспомощный.
— Не сейчас, — мотает головой Руфус, он даже забыл где-то свой веер. Можно попытаться проскользнуть мимо, пока тот без оружия — но Барму ему сейчас не одолеть. За дверью полно Баскервиллей, и у них в руках — его маленькая госпожа, которая сейчас тоже беспомощна. Надо выждать момент. Но тот снова мотает головой: не выйдет. «Выйдешь — умрешь. У меня на тебя право вето только здесь. Там защитить я тебя не смогу».
— Да что ты вообще творишь? — Брейк устает бушевать и сползает по стене.
— Подстраиваюсь под обстоятельства — чтобы они потом подстроились под меня, — Руфус зачем-то садится рядом, поджимает под себя ноги и притрагивается к запястью собеседника. Странно интимный жест: секс сексом, но нежностей они себе обычно не позволяли — ни к чему.
— Ты предал всех нас!
— Я спас вас, — устало пожимает плечами герцог. — Зачем только, не знаю.
— Шерил…
— Жива. И Шерон там, куда есть вход только мне — но никому из Баскервиллей. И я до сих пор облечен доверием пятого дома — полнее некуда.
— И я должен тебе поверить?
— Ты можешь. А можешь не верить. Но я не могу не спасать свой дом. И не искать истину тоже не могу — это мое, с позволения сказать, увлечение.
Брейк неловко мотает головой — сломленный, уставший, больной.
— Я знал. Правда, знал. И ладно бы меня — но госпожу! Их обеих…
Барме нечего ответить — он поступил правильно. И он все рассчитал. Ему надо было быть среди Баскервиллей, когда все откроется, потому что Пандора владела не лучшей частью истины. А ему нужно все — и еще немного власти. И Брейк. Брейк ему тоже нужен. Со всем своим недоверием, верностью не ему, любовью к колкостям и страхом остаться в одиночестве.
Но объяснять это он не будет и не может. Каждое слово сейчас способно обрушить чужое хрупкое спокойствие, а он, Руфус, не привык ломать свое. Он молчит.
Впервые вся его информация бесполезна. Он не будет обещать, приносить клятвы или доказывать. Он подождет. И он ждет…
…Зарксис моргает, только почувствовав, как его руку накрыла чужая. Переводит взгляд на привычно серьезное лицо, рассматривает непроницаемые красные глаза, словно впервые видит. И тянется за поцелуем — последним или первым, как получится.
Он ненавидит этого самоуверенного предателя, верить которому нельзя, а не верить получается плохо.
Он без него не может.
Пожалуй, за это время ему удалось хоть чему-то от него научиться.
Его целуют почти робко, почти нежно. Почти-первый-раз, которого у них, кажется, никогда и не было. Все, ради чего жил Зарксис, рухнуло в очередной раз. И все же он, кажется, что-то нашел.
Он дурашливо дергает пряди красных волос и, не обращая внимания на ворчание, спрашивает:
— И что ты будешь делать?
— Я? — нарочито удивляется герцог. — Манипулировать людьми и торговать информацией, как всегда.
— Хочешь, я продам тебе компромат на главу одного великого дома? Он сентиментальный идиот, несмотря на свою репутацию бесчувственного чурбана, влюбившийся в одного калеку, не заслужи…
— Замолчи, — хмурится и улыбается одновременно Барма, — твоя цена?
— Ты знаешь.
— Я знаю. А ты, ты-то знаешь, что я с тебя потребую потом?
— Не больше того, что я уже тебе дал. Могу, впрочем, удвоить аванс. А ты, словно по волшебству, превратишься из коварного предателя в великого героя?
— Ни за что. В дважды предателя разве что. Но мне не привыкать.
— Ладно. Я согласен даже на это.
— Идиот, — привычно бросает великий игрок судьбами.
Его самая большая — и единственная — ошибка в жизни сидит рядом с ним на каменном полу и обнимает его бережно и доверчиво.
Это глупо, очень глупо.
Это очень хорошо.