дышу на ощупь, зубами слушаю звуки
Название: История болезни.
Авторы: Кукла_с_человеческим_лицом, r-impertinent.
Пейринг: Маюри/Нему.
Рейтинг: R (не сильно выше).
Жанр: гет, агнст, дестфик, кинк -мой так точно гладится...
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Кубо - Кубово, трава моя.
Размещение: с разрешения автора.
Предупреждения: бред, ООС, инцест и смерть персонажа. Но со счастливым концом, ага.
От автора: действие начинается примерно одновременно с похищением Улькиоррой Иноуэ. После того, как Маюри отправил Ичиго в Каракуру, Нему мы больше не видели. Пока, во всяком случае. Так что, возможно, так все и было.
И да, автор извращенец. Автор не любит гет, но его кинкает с инцеста, впрочем, не только с него. Автор верит в хеппи энды - но не в этом случае (хотя его мнение, в итоге, не учли). Автор очень любит Маюри-тайчо. А еще автор искренне верит, что МаюриНему - канон и спорить с ним на эту тему бесполезно - у автора ОТПешечка... Автор сказал.
Первая глава.Первая глава.
Длинный ноготь царапнул идеально чувствительную кожу за маленьким ушком, небрежно отводя прядь волос. Самообладание Нему было под стать чувствительности, таким же безукоризненным. Она не вздрогнула, сумела подавить тихий вздох, лишь неподвижно-гибко стояла, пока чуткие пальцы ощупывали ее шею.
- Сюда и вот сюда, - произнес, наконец, капитан Куротсучи. Нему знала - они пойдут на задание, а это означает, что сейчас ей вколют порцию очередного экспериментального препарата, после которого... Впрочем, как все будет на этот раз, она не могла даже предположить.
Повинуясь властно-бесцеремонному взмаху, Нему легла на кушетку лицом вниз, придержав рукой волосы на затылке. Тонкий шприц застыл в опасной близости от позвоночника – чтобы ощутить это, вовсе не обязательно иметь глаза на затылке - а через мгновение стальная игла проткнула ее нежную кожу, с хрустом пронзила хрящ, пробираясь к промежутку между позвонками - к спинному мозгу. Было больно. Не по-человечески, невыносимо больно. Скрежет стали о кость наполнил тело омерзительной вязкостью. Впрочем, дыхание Нему осталось почти спокойным, ведь Он сам делал ей укол. Сам. Его руки касались ее сейчас. Его глаза сейчас смотрели на нее, покорную его воле. Ее отец. Ее хозяин. Ее божество...
Боль, наконец, пропала. Значит, препарат сейчас начнет действовать. Значит, скоро эта режущая каждую клеточку тела муть вернется. И тут Нему осознала, что она ничего не чувствует. Вообще ничего.
- Переверните ее.
Девушка увидела, но так и не ощутила свое перемещение в пространстве. Ее коллеги в белых халатах бережно - все же непосредственное начальство - переложили фукутайчо на спину. Аккуратно стянули тугими ремнями руки и ноги, осторожно обхватили шею жгутом поверх тугой бархотки, а на голову надели обруч, ограничивающий духовную силу. К запястьям и к сонной артерии с жадным чмоканьем присосались датчики.
Маюри склонился над ней.
- Ты меня слышишь?
Девушка смогла лишь прикрыть глаза в знак подтверждения - тело все еще ее не слушалось.
- Все свободны, - лаборатория мгновенно опустела. Впрочем, сквозь полусомкнутые ресницы она все равно видела только синюю маску своего капитана. - Ты сейчас уснешь. На два часа. Потом начнется кратковременный дестабилизирующий эффект, он совместим с твоей иммунной системой. Ты должна успеть перестроиться за это время. Утром тебя развяжут. Проанализируешь данные. Отчет о результатах подашь к утреннему чаю.
Куротсучи-старший измерил пульс подопытной, нечленораздельно пробормотал что-то себе под нос и пошел к своему столу. Сел в кресло и погрузился в текущую работу, напрочь выкинув из головы все, что не имело к ней непосредственного отношения.
Вопреки сказанному, Нему не уснула. Лежала неподвижно, не в силах даже до конца распахнуть или сомкнуть глаза. Хотелось хотя бы моргнуть – из-за сухости глазного яблока казалось, что под веко набился мелкий песок. Вернулась боль, точнее, ее предвестница. Лейтенант двенадцатого отряда с болью была на «ты», распознавала все тысячи ее оттенков.
Через минуту, час или вечность - она не знала - Нему увидела своего капитана, но уже без маски. Тот склонился над ней. Положил руку на ее грудь, нахмурился. Послушал пульс. Оттянул веко и изучил на зрачок. Рассеянно пощелкал пальцами и капнул в уголки полуоткрытых глаз немного из прозрачного, невесть откуда появившегося пузырька.
- Сойдет. Все даже лучше, чем могло бы быть. Что еще раз доказывает гениальность моего ума. Впрочем, в одном ты все же ошибся, Маюри... - проговорил Куротсучи, приподнимая пальцем подбородок дочери. - Зря ты сделал ее такой. Это... иногда отвлекает.
Он почти нежно провел ладонью по бледной щеке неподвижно лежащей девушки. И исчез из поля зрения уже почти уснувшей Нему, внутренне вздрогнувшей от такой... заботы? Хлопнула дверь. И, словно ожидая только этого, на Нему навалилась милосердная тьма, похитившая ее сознание, зрение и память.
Из черной бесконечности ее вытянула серебристо-белая лента боли, обвившаяся вокруг запястья. Появилась вторая и мягко легла на шею. Третья с отвратительно-сочным чмокающим звуком вошла в плоть и осталась в сердце. Потом лент стало больше, и Нему потеряла им счет. Она попыталась кричать, но тут же захлебнулась еще не родившимся звуком, словно ее глотку проткнули дзампакто. Нему тихонько лежала, завороженная болью и, как и много раз прежде, терпеливо ожидала конца. Мучительно-ослепительные ленты обматывали все ее тело. И когда уже не осталось ни одного открытого кусочка кожи, они начали с легким шипением врастать в ее плоть, на прощание одаряя резкой вспышкой-ожогом и растворяясь в крови чистой спокойной силой. С исчезновением последней ленты она проснулась. Распахнула глаза, увидела лаборантов, уже суетившихся вокруг мониторов, и ровно произнесла:
- Развяжите меня.
Нему встала, одернула измятое в неконтролируемых попытках вырваться кимоно и отправилась собрать показатели изменений и писать отчет. Эксперимент закончился. Маюри-сама... будет доволен?
Войти утром в его спальню с подносом в руках – обязанность Нему, любимая в тайне даже от самой себя. Он уже сидит в кресле и ждет ее, но почему-то нет привычного "Бесполезная идиотка!". Расставить посуду на чайном столике, положить рядом стопку бумаг - их тайчо просмотрит за завтраком. Встать рядом, дождаться вопроса.
- Отчет?
- Готов, Маюри-сама. Данные последних экспериментов здесь.
- Хорошо. Я доволен. Через час у тебя тестирование на полигоне, а пока - свободна.
Куротсучи-младшая привычно подавила традиционный разочарованный вздох, и, поклонившись, вышла. И, так и не посмев поднять на капитана глаза, не увидела, каким взглядом проводил ее Маюри.
- Слишком короткое кимоно. Отвлекает. Впрочем, тебя же это не волнует, да, капитан Куротсучи?
Вторая глава.
Вторая глава.
- Айзен похитил…
- Ямамото-сотайчо запретил…
- Да ничего с ней не случится!
- А когда этот Куросаки кого-то слушал?
- Эта рыженькая риока…
- А если это ускорит приближение войны?
- Ловушка, точно вам говорю…
Кажется, молчала одна Нему. На этот раз окончания собрания капитанов ожидали все лейтенанты, кроме куда-то запропастившегося фукутайчо шестого отряда. Разномастная толпа, сдержанный шепот, взволнованное дыхание – что произошло, слышали все, но подробностей толком не знает никто. Вроде бы троица предателей похитила подругу того самого Ичиго Куросаки, вроде бы предварительное расследование выявило, что эта Орихиме Иноуэ, человек с необычными даже для проводника душ способностями, ушла добровольно, и постановило считать ее предательницей, запретив тому же самому временному шинигами спасать ее.
Зачем она понадобилась Айзену, никто, естественно, не знал. И единственное, на что дал согласие главнокомандующий – более тщательный анализ способностей похищенной. Занялся этим, естественно, двенадцатый отряд. И вот теперь, на собрании капитанов, Куротсучи Маюри должен был доложить результаты и сообщить выводы. А выводы были, честно говоря, не утешительные. Способность Иноуэ отрицать время и пространство, изученная по сохранившимся материалам, могла сыграть на руку предателям, увеличив их и без того немалую силу.
Общество Душ, все как один шинигами, встало на уши. Лишь Нему, как обычно, олицетворяла спокойствие, напрочь игнорируя вопросы осмелевших любопытствующих.
Но, несмотря на непроницаемость привычно-отрешенного выражения лица и почти неестественно-неподвижной позы, Куротсучи-младшая чувствовала себя далеко не так спокойно, как казалось окружающим. Некая нервозность поселилась в груди у всегда невозмутимой фукутайчо. После нового препарата, который должен был дать ей возможность воспринимать, собирать и переструктурировать – хотя бы частично – рейацу, находящуюся в пространстве, ее чувствительность обострилась до предела, а потом и перешагнула эту пресловутую грань, обрушив на Нему целый ворох чужих эмоций, чувств, желаний. Нет, никакой мистики - исключительно химия и до эмпатии обострившаяся и без того безупречная догадливость и восприимчивость. Чувствительность неизбежно переросла в чувственность и на какую стенку лезть от навязчивости своих и не своих желаний и мыслей, она не знала.
Впрочем, времени на рефлексию не было, и Нему, и без того исполнительная, цеплялась за каждую возможность работать, думать над происходящим в опытах, анализировать данные, а не разбираться в изменениях собственного сознания. К сожалению, именно сегодня Маюри-тайчо взял ее с собой, и хотя она просто ожидала его у закрытых дверей, ослушаться ей и в голову не пришло. И когда чуть схлынувшая шумная толпа освободила ее от собственных, агрессивных для сознания Нему, эмоций, мысли девушки вольно – не вольно устремились в самое сбивающее ее с толку в последнее время русло.
То, что раньше было для сознания и восприятия Нему на уровне настроек, включенных и функционирующих по умолчанию, не мешая существовать, теперь переросло в некую неконтролируемую навязчивость, граничащую с наваждением. Капитан, отец, он всегда был чем-то очень важным, нужным, необходимым для комфортного, да и просто возможного существования. Нему, неестественно преданный лейтенант, словно не замечала ни грубости, ни несправедливости, ни ужасного обращения, точно также, как не замечала собственной, еле заметной потребности в Маюри не только как в руководителе и капитане. Обманывать себя (как и других), Нему тоже умела превосходно. По умолчанию, наверное. А вот как быть и что делать, когда близость отца-руководителя стала сладко-болезненной и привязанность стала чересчур навязчивой даже на ее взгляд, темноволосая фукутайчо не знала…
И почти с облегчением выдохнула, когда Маюри, вышедший на этот раз последним, поманил ее за собой, и, не дожидаясь, пока они дойдут до казарм собственного отряда, проскрипел:
- Подготовь вторую лабораторию, срочно. Надо испытать новый препарат А47-14, аналог того, что вводили тебе в последний раз. У нас сутки до открытия прохода в Уэко Мундо. И приготовь матрицы для замены основных компонентов яда Ашизоги Джизу. И того, что я введу тебе, естественно – так что принеси туда две папки с моими последними работами – я хочу попробовать кое-что новенькое, когда мы пойдем в гости…
- Да, Маюри-сама, - прошелестело в ответ. И они, уже молча, пошли дальше, погруженные каждый в свои мысли – Маюри думал о только что состоявшемся разговоре с главнокомандующим и его приказе самому отправиться в Уэко Мундо в не самой приятной компании, а Нему… Нему решительно отгоняла мысль о том, что если она быстро подберет нужные матрицы, то возможно препарат ей введет сам Маюри-сама…
Нему показалось, что действительность закольцевалась – те же два укола, сделанные теми же руками, то же отсутствие чувствительности, мгновенно опустевшая лаборатория, несмотря на не столь уж поздний вечер. Вот только сон пришел сразу, и боль, нагло ухмыляясь, заявилась тоже мгновенно. Нему казалось, что настолько сильной и напористой она не была ни разу – слепота и беспомощность накатились темной волной, под которой даже кости смалывались, жилы растягивались, мышцы рвались… Нему негромко стонала, но ей почему-то слышалось, что она кричала так, что, казалось, от звуковой волны сомнутся даже укрепленные стены лаборатории, а ее собственные барабанные перепонки вот – вот лопнут.
Она не видела и не знала, что Маюри, за это время неспешно закончивший примерную схему прохода во владения Айзена, успел смыть маску и вернулся проверить процесс эксперимента. Как он, отчаянно матерясь, откинул в сторону влажное полотенце, и еле успел прижать собственным телом бьющееся в агонии тело Нему. Удерживающие ремни на этот раз не справлялись – от них остались пара практически перетертых полос. Плотно прилегающий к голове обруч уже валялся под дальним компьютером, короткое косоде измялось и задралось, обнажая плоский живот, длинные рукава, запутавшиеся в ремнях, оторвались практически полностью, руки покрылись багровыми ссадинами, а грудь... Моргнув пару раз, Маюри попытался сосредоточиться на причинах возможного срыва испытания – видимо он переборщил с дозой, раз она не справляется… Но если этот препарат не будет усвоен, то у Нему не будет иммунитета к замедляющему реакции и восприятие реактиву, а очень хотелось испытать его в реальных условиях. Не то, чтобы ему было жаль подчиненную, но калечить тело, неритмично извивающееся сейчас в его руках, почему-то не хотелось.
- Терпи, идиотка, - Маюри прибегнул к испытанному методу убеждения – пощечине, но на нее дочь сейчас совсем не отреагировала. Все же физически она была явно сильнее его, не то с удовольствием, не то с раздражением, осознал ученый, скрипя зубами и дублируя практически бесполезные сейчас ремни собственными руками и прижимая своего лейтенанта к кушетке собственным же телом изо всех сил. Маюри, с бешенством истового ученого, выявившего в безупречном препарате неучтенный элемент, грозящий свести на нет все, казалось бы, устойчивые выводы, зашипел, осознавая непрошенную реакцию собственного тела на довольно оскорбительную для его самолюбия ситуацию – да, в расчетах он ошибся, но тело под ним от этого не стало менее соблазнительным, а давно сдерживаемые желания – менее несвоевременными...
Немыслимым способом изогнувшись и уперевшись коленом в шаткую поверхность, Маюри достал из повязки на рукаве шприц, отчаянно гадая, поможет это в данной ситуации или наоборот, усугубит положение, а времени на тщательный анализ не было… И заодно проклиная себя за то, что оставил собственный дзампакто на подставке у двери – обездвиживать тот умел великолепно. Куротсучи поймал взглядом обнаженное предплечье девушки, вогнал в упругое тело иглу практически полностью, и резко ввел препарат. И вовремя – ремни лопнули, и тонкие девичьи руки ловко и безапелляционно тисками сжали предплечья ученого, накрепко зафиксировав и лишив того возможности двигаться. Маюри выматерился про себя, понимая, что Нему даже глаз не открыла, и от безысходности вцепился зубами в обманчиво-покорно будто подставленную сейчас ему шею. Девушка вздрогнула и замерла. Ученый с облегчением осознал, что хватка ощутимо ослабла, высвободился из ее почти объятий и навис, опираясь на локти и колени, над затихшей дочерью. Но когда она открыла неестественно мутные глаза и полуиспуганно – полузастенчиво улыбнулась ему, отчаянно моргая, у Маюри сорвало крышу.
Окинув жадным взглядом полуголое тело в обрывках одежды, мужчина оседлал бедра лежащей под ним девушки и обеими руками рванул ворот измятого косоде, окончательно обнажая ее плечи, нетерпеливо принялся развязывать сбившееся оби, то развязывая, то раздирая остатки одежды. Тут же треснувший по шву плотный белый пояс улетел куда-то в сторону, клочья темной ткани гроздями расцветили неритмично вздымающуюся грудь, а тонкое нижнее белье, не представляющее серьезного препятствия, прекратило свое существование в лихорадочно движущихся руках. Расправившись с одеждой, Маюри застыл на мгновение, наблюдая, как легкая растерянность в затуманенных от двойной порции наркотика глазах Нему сменяется каким-то трепетным торжеством и почти нетерпением, но тут же выдохнул, забывая о том, что недостойно истинного ученого, и позволил собственным рукам распоряжаться ситуацией.
Как вскоре выяснил Маюри, этот процесс интересен… в познавательном плане тоже. Если расцветить царапиной идеальной формы грудь, то Нему подастся ему навстречу, судорожно всхлипывая. Если прикусить сосок, то она выгнется, комкая пальцами остатки собственных рукавов, совершенно очевидно разрываясь между страхом и желанием податься ближе. Если покружить языком по животу, прикусывая кожу чуть ниже пупка, ее дыхание станет слишком рваным и прерывистым. Если провести рукой от ключиц, спускаясь между грудей, погладить упругий пресс, прижать ладонью короткие волосы чуть ниже, скользнуть пальцем, плавно и неглубоко погружаясь в уже влажную плоть, стоны перерастут во всхлипы, робость дочери куда-то исчезнет, а экспериментирующий ученый совсем забудет о том, что он ученый…
Маюри ощутил, что Нему пытается раздвинуть ноги, подаваясь ему навстречу, осознал неуместность своей одежды и нежелание тратить на это время, ведь раздеваясь можно вспомнить, что он капитан, энтузиаст науки, что он собирается поиметь собственную почти дочь, наплевав при этом на эксперимент, что у него чертовски давно не было женщины, не говоря уже о мужчинах и пробирках, что эта ситуация абсурдна, но очень, очень кстати, потому что оказывается даже сумасшедшим ученым не чуждо ничто человеческое… во всяком случае, в физиологическом плане.
Приподнявшись и чуть раздвинув стройные ноги, на которых он сидел, мужчина встал на колени между ними и тут только до конца осознал все преимущества свободной формы – раздеваться было совсем не обязательно. Маюри одним движением скинул хаори куда-то на пол, и решил темой одежды больше не заморачиваться. Закинув округлое колено себе на плечо, он потерся носом о безупречно гладкую кожу, почему-то пахнущую смутно знакомыми лекарствами, и, наконец, огладил обеими руками слишком давно засевшие у него в мозгу стройные, самую чуточку полноватые бедра, на которые постоянно падал его взгляд. Сейчас он сам не мог понять, почему он не воспользовался своим, да хотя бы служебным положением раньше, и не получил то, чего хотел еще давным давно. И зачем делал вид, что не хотел, тоже не понимал, но это было уже не важно.
Потому что можно было впиться поцелуем в кожу на внутренней стороне бедра, можно было снова слушать прерывистое дыхание Нему, можно было до синяков сжимать ее ягодицы и скользить между ними пальцами, улмыляться, наблюдая, как она разводит шире ноги, предлагая себя, как тянется, выгибается, извивается, несильно, но так что смотреть на это можно бесконечно, хотя и темнеет в глазах, а собственное возбуждение становится болезненным, как жмурится, а потом глаза распахивает отчаянно и сама пьет его взглядом, стесняясь собственной неопытности и позволяет, хочет, хочет так, как никто и никогда его не хотел… Как она тянет, забываясь, руку, желая прикоснуться к волосам такого близкого и такого далекого сейчас, как и всегда, капитана, и тут же отдергивает, не решаясь. Как прикусывает собственную нижнюю губу и смутно различимым бредом, шепотом, выдохом:
- Маюри-сама…
И Маюри окончательно отключает и разум, и волю, прижимается телом к телу, целует тонкие губы, чувствуя, что ему с готовностью отвечают и подаются навстречу, ловит рукой откинутую набок растрепанную косу и наматывает ее на ладонь, рывком отводит темноволосую головку набок и впивается в шею зубами, прикусывая ее до крови и слизывая выступившие капли языком, ногтями в густой жидкости разрисовывает белую кожу красным орнаментом. Гладит, царапает, слушает податливое, чувствительное, исполнительное тело под собой. Отгоняет случайную мысль о том, что у его дочери еще не было мужчин, это точно, входит в нее рывком, замирает на мгновение, и двигается, двигается, теряется в ощущениях, ведь хорошо, хорошо, невыносимо, и именно так, как хотелось, идеально, великолепно, горячо и отзывчиво. И, уже еле сдерживаясь от вот – вот настигающей его разрядки, вколачиваясь в обманчиво хрупкое тело, мешая грубость с неестественной нежностью, отдаривает свою собственность явно желанным ею удовольствием…
Куротсучи-старший не спешил открывать глаза, понимая, что заново переживает давно и практически полностью забытые ощущения – приходить в себя, лежа на теплом даже сквозь слой измятой одежды, мягком теле, когда под ухом слышится тихое дыхание, а чуткие ладони ненавязчиво и легко поглаживают спину. В который раз за вечер ухмыльнувшись про себя, он открыл глаза, и принялся беззастенчиво рассматривать дочь, которой, кажется, вообще не мешал вес его тела. Ему ответили чуть смущенным взглядом, полным обожания, преданности и удовлетворения. В голове у ученого закопошились странные мысли:
- И давно… ты этого хотела?
- Давно, Маюри-сама, - тихо в ответ. Сейчас Нему казалось, что именно об этом она мечтала уже давно, именно этого хотела, и всегда знала, знала, что…
- А почему я узнал об этом только сейчас и только так? – голос Маюри уже был привычно скрипучим, а интонации привычно раздраженными.
- Простите, Маюри-сама, я была уверена, что подобные желания не имеют никакого рационального зерна, недостойны существовать по отношению к вам, и я не имею права высказывать их, тем более, что с подобной стороной физиологической деятельности я была знакома исключительно теоретически, - легкая заминка перед ответом была почти незаметна. Ну не объяснять же собственному капитану – и по совместительству, отцу, о чем, кстати, думать совсем не хотелось, - что она его бесконечно боготворит, обожает, и – да, наверное, - любит, причем совсем не по-родственному. Свое презрительное отношение к любви и прочим атавистическим элементам человеческих взаимоотношений он высказывал многим, и неисчислимое количество раз в ее присутствии. А услышать еще раз, что она бесполезная идиотка…
- Идиотка! Никчемная, бесполезная идиотка, - вполголоса бросил он, поднимаясь. Маюри коснулся ступнями холодного пола, выпрямился, потянулся, полюбовался, как плавно девушка вслед за ним тоже соскользнула с кушетки на пол, и рывком притянул ее к себе.
- Ты. Испортила. Мне. Эксперимент, - чеканя каждое слово, произнес мужчина, в такт произносимому длинным черным ногтем перекрестно проводя по покрытой укусами шее, спускаясь к ключицам, чуть пропарывая кожу.
- Простите, Маюри-сама, - в первый раз в жизни Нему, произнося эти слова, смотрела не в пол, а ему в глаза, и знала, что обычного после этого утверждения удара почему-то не последует.
И в самом деле, Куротсучи-старший по-хозяйски оглаживал и сжимал ее тело, безвольно льнущее ему навстречу, царапал то легонько, то ощутимо, гладил подушечками пальцев вновь твердые соски, сжимал то грудь, то бедра и размышлял о том, что заместитель у него на самом деле неплохой, как минимум в сексе ее неопытность вполне компенсируется самоотдачей, а преданность, как оказалась, распространяется и на эту сторону взаимоотношений. И если разрядка была настолько неплохой, то имеет смысл ее повторить, потому что после слишком длительного воздержания у него явно остались силы еще на раз, а возможно и не на один. Но рациональность взяла вверх, он оттолкнул податливое тело и склонился над собственным хаори. Выудив его из кучи рваных черных тряпок, бывших когда-то формой его лейтенанта, он накинул его на себя и приказал:
- Приведи здесь все в порядок. Принеси мне в душ новый комплект одежды. И себе тоже достань. И не дай Ками, тебя кто-нибудь увидит в таком виде…
Прекрасно зная, что его приказ будет выполнен, он опешил, когда перед тем, как броситься выполнять его распоряжение, Нему шагнула ему навстречу, привстала на цыпочки, легонько коснулась губами его губ, тут же отпрянула и только после этого заметалась по лаборатории, уничтожая следы произошедшего.
Решив не показывать даже самому себе своего удивления, Маюри развернулся и вышел, надеясь, что не увидит сейчас никого – в Сейрейтее царила вольность нравов, и многие, зная, что у капитана Куротсучи нет ни постоянного любовника, ни постоянной любовницы, решили, как только Нему подросла, что он создал себе не только дочь и заместителя, но заодно и спит с ней. Тем более что на вкус большей части мужского населения Общества Душ Нему была вполне привлекательна. Но за бездоказательностью, а так же признав «отмороженность» одного и неприступность другой, сплетники затихли. А вот теперь, когда действительно появились факты, исходя из которых их можно было назвать любовниками, Маюри не собирался никому давать новую пищу для сплетен и пересудов.
По дороге в свои комнаты он действительно никого не встретил. Теплый душ, проведенный в его покоях почти сразу после того, как он появился в мире живых, окончательно смирил Маюри с потерей драгоценного времени из-за провала эксперимента, тем более что он и так считал, что с пользой провел время. А когда уже приведшая себя в порядок Нему явилась с новой сменой одежды и полотенцем, он приказал ей сделать ему чай и идти отдыхать, чтобы подобного неудачного инцидента завтра не повторилось. Нему, уже привычно потупившись и попрощавшись, ушла к себе, а Маюри, пообещав себе с утра выяснить, что на этот раз он ввел ей не так, выпил чашку чая и тоже пошел спать – так или иначе отдохнуть было необходимо, распоряжение главнокомандующего было в силе и подготовиться к нему нужно было максимально тщательно.
Утро выдалось непривычно спокойным. Фукутайчо встала по обыкновению рано, дала новые указания подчиненным, проверила ход работ, сняла показания с некоторых компьютеров, собрала данные, которые могли понадобиться капитану с утра, и пошла готовить ему обычный утренний чай.
Маюри, сидя в кресле в своем кабинете, молча наблюдал, как она расставляет посуду на столике, кладет рядом стопку бумаг и застывает рядом, ожидая вопросов и распоряжений. Впрочем, размышлял он не долго:
- Иди сюда, - и мужчина притянул девушку себе на колени. Нему только сейчас осознала, что, как ни странно, несмотря на довольно позднее утро, он был все еще без маски, и несмело запустила пальцы в синие жесткие волосы, чувствуя, что это не будет ему неприятно. Наверное, это было счастье…
Первый раз в жизни девушка была недовольна своей чересчур быстрой регенерацией – наутро на теле следов произошедшего не осталось, кожа снова стала идеально гладкой, и если бы обычно Нему не спала без снов и не знала, что в побочных эффектах последних препаратов не было галлюцинаций, она бы решила, что это все ей приснилось. Поэтому она тихо млела, перебирая недлинные пряди волос и не мешая задумавшемуся о чем-то отцу.
А Маюри откинулся на спинку кресла, забыл собственные руки на талии дочери и пытался выстроить оптимальную линию поведения. И собственного к ситуации отношения. С одной сторону Нему хотелось. Она его собственность – ее согласие, возможно и приятно, но не необходимо. Но позволить своим мыслям вертеться вокруг удовлетворения физиологических потребностей – гм, это вообще позволительно ученому? В принципе, за столько лет научного энтузиазма ведь можно позволить себе и отвлечься, так? С другой стороны, его, Куротсучи, желание, явно более важно и приоритетно, чем приказы руководства, на которые, в принципе, сейчас тоже нужно бы уделить внимание. Но он же гений. Поэтому он успеет и то, и другое, и, возможно, даже третье. И кивнув в подтверждение собственным мыслям, Маюри потянул за шнурок на оби девушки, все так же замершей на его коленях, решив все-таки ненадолго отвлечься от научной деятельности. А чай… а вот без чая как раз можно обойтись…
Третья глава.
Третья глава.
Капитан двенадцатого отряда и его исполнительная тень. Холодно аристократичный Кучики Бьякуя и руководство одиннадцатого отряда – недоумок Кенпачи со своей неизменной спутницей. Лучший врач всего Готей 13 с лейтенантом и мелкая неуклюжая бестолочь из четвертого же отряда. Более чем необычная компания для Уэко Мундо.
Но Маюри, хоть и был традиционного недоволен как попутчиками, так и тем, что ему самому пришлось отправиться сюда, предвкушал новые образцы для изучения. Ради этого можно было и прийти в эти до омерзения скучные пески, успев в самый подходящий для этих слабаков момент. А совсем не для спасения этих недоумков, нарушивших приказ. Старый знакомец квинси – за которым он наблюдал несколько последних часов, и благодаря которому смог подготовиться к битве с этим самодовольным розововолосым арранкаром, и взбалмошный лейтенант шестого отряда, мгновенно вытягивающийся в струнку при своем капитане, остались в живых, а Маюри смог испытать свое новое изобретение в реальных условиях, тем более, что в этот раз эксперимент не сорвался, а напортачивший в дозах лаборант уже распадался на частички рейацу в запасной лаборатории, представляя собой пищу для полноценного роста последней его разработки.
В конце концов, Заэля, наверное, было бы даже жаль, если бы ученый-шинигами хотя бы отчасти представлял, что такое жалость к лабораторному образцу. Досадно было, что это неуклюжее чучело слегка подпортило его собственного лейтенанта, но Нему легко было привести в себя, уж об этом-то он позаботился. И все-таки не удержался, вводя ей стимулятор, и массируя грудную клетку, глубоко и влажно поцеловал ее. Все-таки она его. Его. Целиком и полностью. Как-то раньше этот факт не был для него сколько-нибудь примечательным, а тут вот вдруг эгоизм разгорелся с новой силой.
Но как же все-таки было забавно наблюдать и за мгновенно заалевшими до самых ушей великовозрастными недорослями, и за Нему, смущенно потупившейся. Впрочем, она и раньше особо не поднимала глаза, так что ничего странного. А Маюри, возмущенно попенявший на пошлые мысли малолетних недоумков, внутренне веселился как мальчишка. Дети они всегда такие эгоистичные.
И так же самодовольно принялся осматривать свои трофеи – Заэль и в подметки ему не годился, но несколько достойных внимания изобретений у него было. Маюри на скорую руку обыскал лабораторию, нашел и упаковал все, что его так или иначе заинтересовало, сгрузил на очень кстати найденную телегу и зашагал на рейацу Куросаки – все-таки изменения в его духовной силе были необычными, и стоило, определенно стоило их изучить, до того, как станет необходимым отправлять мальчишку в Каракуру. И потом можно бы и вернуться к чужой лаборатории. Все равно никому она кроме него не нужна, а там все-таки задание главнокомандующего, менос бы его побрал.
Но времени ему не дали. Чертов Кучики, спасший собственную сестру, и не подумал о том, что для науки будет полезно изучить и зарегистрировать в реестре разработок духовную силу исполняющего обязанности шинигами. Но что же, этим он успеет заняться позднее, если этот рыжий мальчишка выживет и будет действительно интересен для изучения.
- Предварительный отбор, - успокоил себя ученый и принялся за дело.
Открыть Гарганту, предварительно стабилизированную Урахарой – дело нескольких мгновений и выплеск ограниченного количества рейацу, подавить раздражение на невесть что возомнившего о себе Кучики еще полторы минуты, а потом можно расслабиться и подождать, пока эти два полудруга – полуврага сделают грязную работу. Кстати, кажется, он все-таки что-то упустил…
- Нему! – Маюри прикинул время.
- Да, Маюри-сама?
- Принеси мне свитки и кристаллы, которые мы забрали в лаборатории у этого Эспады. И аккуратнее, они сбоку, не повреди колбы с образцами и реактивами!
- Сейчас, Маюри-сама.
Куротсучи-старший отмахнулся от пыли, которую подняли добивающие Зеро Эспада капитаны и взял в руки контейнер. Все-таки хорошая привычка носить с собой портативный накопитель и транслятор. Щелкнула крышка тубуса с материалами.
- Итак, посмотрим… Так я и знал. Та лаборатория была не единственной. Даже у такого ничтожества, как эта пародия на ученого, должны были быть более достойные экземпляры. Я не успокоюсь, пока не обыщу все. Нему, слышишь меня?
- Да, Маюри-сама,
- Нижний этаж, третий поворот налево. Если эта лаборатория укреплена так же как и предыдущая, то там должно было все уцелеть. Посмотри и запомни, по плану это здесь. Уже накопленные материалы, я думаю, можно оставить и тут, а самим отправиться на поиски. Все-таки Уэко Мундо - настоящая сокровищница для исследователя… - лейтенант приняла документы из рук своего увлекшегося разглагольствованиями капитана, упаковала обратно, переместила тележку к барьеру Котецу, которая как раз лечила раны всех, кого они успели спасти, поклоном попросила присмотреть за трофеями и после неуверенного, но утвердительного кивка направилась к своему тайчо.
Маюри, как раз уставший ждать, пока ему дадут наконец препарировать арранкара, которого все никак не добьют, с удовольствием потянулся и направился обратно к покоям Октава Эспады. Разбирать завалы придется, конечно, но если уж там что-то упрятано, что он не нашел с самого начала, есть надежда, что это окажется действительно интересным. А не как обычно…
В подобных размышлениях и прикидках прошел почти весь обратный путь. Маюри задумчиво помахал в нужном месте своему фукутайчо, и, пока Нему разгребала обломки, бродил рядом, пытаясь найти, есть ли еще хотя бы одно ответвление из лаборатории. Там не могло не быть… не могло не быть… вот именно здесь странный фон рейацу.
- Нему! Нему!
- Да, Маюри-сама, - лейтенант подошла к тому месту, куда звал ее капитан.
- Здесь, здесь точно что-то есть. Продолби эту стену, - проскрипел Маюри, досадуя на самого себя, что сразу не нашел здесь ничего необычного. С другой стороны, это все их отряд виноват. И нечего было его отвлекать…
Наконец Нему отодвинулась понятливо, пропуская его первым в заботливо зияющий пролом в стене. Маюри зачем-то принюхался к настораживающему его воздуху и ступил первым в длинный узкий коридор. Дочь аккуратно и неслышно зашагала следом, попутно отмечая изменения в пространстве – пол незаметно, но уходил вниз, довольно глубоко, воздух был свежим, а рейацу странно концентрируемой. Вниз, вниз, вниз, налево, еще вниз и дверь. Хорошо укрепленная дверь с странным замком.
Но как Куротсучи-младшая и предполагала, ее отца-капитана это остановило не более чем на пару минут. Единственное, что ее насторожило – тот зашагал дальше, совершенно не обращая внимания на еле заметно, но странно изменившийся фон рейацу – словно ее источник переместился куда-то немного выше и запульсировал почти настороженно. Нему посмотрела вверх, не увидела ничего подозрительного, и пошла следом.
Следовало отдать должное тем, кто конструктировал Лас Ночес – коридоры были такими, что Нему даже с обостренной и улучшенной способностью ориентироваться на местности с трудом придерживалась исходной точки отсчета, необходимой для возвращения обратно – коридоры были узкими и невысокими, постоянные раздваивания, а то и растраивания давно сбили бы с толку обычного шинигами, но вентиляция и воздушные потоки давали понять, что их путь тупиком не окончится. Впрочем, куда и зачем ведет ее отец, спросить она не осмелилась. Ведь ее долг – следовать за капитаном, куда бы он не пошел…
Последнее ответвление коридора осталось далеко позади, а Маюри все шагал и шагал, словно зная – чуя – что вот именно там его ожидает находка, которая оправдает его незапланированное появление в этой унылой местности. Запах пыли, внезапно вмешавшаяся в привычную тишину дробная капель, и как-то внезапно появившаяся в полутьме черная матовая дверь. Разбираться с ней на ощупь было проблематично, но не зря же Куротсучи был ученым. Остаточные следы рейацу на кнопках кодового замка, там, куда прикасались открывавшие, пара десятков вариантов пароля – и ровно за полминуты находится нужная комбинация. Восемь прикосновений, и дверь поддается и с незаметной заминкой уходит в сторону.
Маюри хмыкает и переступает порог. Просторное помещение – сразу взглядом и не окинешь. А посередине, на небольшом постаменте, ох, неужели оно самое, вожделенное? Странно светящийся изнутри контейнер, напоминающий по описанию ХоГиоку. Но не мог же Айзен оставить его здесь? Или это копия? Неужели, этот странный ученый сумел создать то, что оказалось под силу только двоим из тех, кого он мог бы назвать – хоть и с натяжкой – коллегами. Вряд ли, очень вряд ли. Или это копия того, что есть у Соуске? Или просто бутафория, хотя и тянет от нее странной и незнакомой ранее духовной силой? Но а вдруг это правда нечто, не попадавшееся ему ранее? Ведь исследовать ХоГиоку ему еще приходилось.
Маюри внутренне подобрался и сделал было шаг по направлению к предмету, мгновенно захватившему все его мысли, но вдруг ощутил несмелое прикосновение к плечу.
- Маюри-сама, может не стоит подходить к нему сейчас, не выяснив обстановку? – Нему прекрасно поняла состояние своего командира и торопливо продолжила, пока тот не отмахнулся от нее. – Маюри-сама, мне не нравится фон рейацу вокруг. Может, стоит сначала выяснить, нет ли здесь западни?..
- Нему, - развернулся к собственному лейтенанту Маюри, - я не ощущаю здесь ни одной ловушки. Фон стабильный, нет ни одного присутствия, которого я бы не ощущал, кроме нашего. Не глупи.
- Но, Маюри-сама… - Нему решила рассказать о случайно, краем обновленного предпоследним препаратом сознания, замеченном ею изменении тогда, когда он открыл первую дверь. – Когда…
Но тут ее губы накрыли твердые и уверенные губы отца. Оказывается, целоваться с отцом, когда он в маске, совсем не странно. Но и не так, как она себе представляла. Ощущения совсем такие же, как и без нее. Вот только диссонанс между необходимостью продолжить рассказ и увести отца подальше из этого в принципе не опасного, но тем не менее настораживающего ее интуицию места и желанием продолжить поцелуй раздирает все ее существо.
- Маюри-сама, - прошептала она, как только тот разорвал поцелуй.
- Не глупи, говорю же. И отцепись от моего хаори, я не взял с собой запасного, - фукутайчо только сейчас замечает, что вцепилась мертвой хваткой обеими ладонями в белую ткань на груди отца. Но первый раз в жизни не спешит подчиниться. Маюри, впрочем, понимает ее по-своему, притягивая дочь к себе в совсем не родственном жесте, приподнимая подол ее косоде, - Место, конечно, не самое подходящее, но…
Но теперь уже она пытается отстраниться. От удивления Куротсучи-старший ее даже выпускает.
Нему непроизвольно поправляет свою одежду и начинает заново, пытаясь высказать то, что ее беспокоит:
- Маюри-сама…
Но Маюри это уже надоело, он резко выкидывает вперед руку, пальцами цепляет бархотку на шее Нему, и, притянув ее к себе, жадно целует в прохладные, упругие, снова покорно, несмотря на напряженность, приоткрывшиеся губы. И, внезапно взбесившись от ожидаемой, но почему-то ненавистной уже послушности - так же, как только что взбесился от ее непослушания – полуотталкивает девушку и бьет ее по щеке с такой силой, что та подламывается в коленках и падает у его ног.
Руку с ее шеи он так и не убрал, поэтому вольно - невольно Нему смотрит ему в глаза. Смотрит нежно, безнадежно и как-то понимающе. Понимающе больше чем он, он!
Маюри чувствует, что его это бесит еще больше, чем обычно, разжимает пальцы, и, ногой отпихнув в сторону дочь, срывается к центру помещения. А Нему, ровно на мгновение забывшись, провожая лучистым взглядом своего капитана, прикрывает ресницами непривычно счастливые глаза, и кончиками пальцев обводит контур своих чуть припухших губ. Но тут же поднимается, чтобы рвануть наперерез. И как раз в это самое время Маюри все-таки берет в руки эту злосчастный кристалл. И тут же Нему понимает, что дверь за ее спиной закрывается, а Маюри застывает над уже пустой платформой, с протянутой к странного вида экрану, на котором только что лежал артефакт, рукой, и ощущает, практически физически ощущает, как он не успевает найти и ввести нужный код.
Мгновение, и комната, очертания которой вроде терялись в полутьме, оказывается странно вытянутой, освещаемая неяркими всполохами. Взгляд назад, и Нему понимает, что и она и ее капитан находятся на одной линии – атаки, неизвестно чего и чем, но точно – смертельной из-за замкнутости пространства.
Маюри разворачивается к ней, но тут фукутайчо одним движением оказывается рядом и совершенно непочтительно отбрасывает его к противоположной стене, а сама, превозмогая возможную даже для нее скорость, кидается наперерез странному лучу концентрированной рейацу, которая должна была испепелить того, кто взял в руки кристалл и не ввел защитный код. Со стороны это, наверное, выглядит, как столб огня, разрезавший клинком пламени помещение насквозь. Но Нему, находящаяся и плавящаяся в этом огне, об этом, конечно же, не думает. Она невероятным усилием моментально сгорающего тела поворачивает голову, она умирает, но смотрит… смотрит и впечатывает в память лицо своего капитана, его неверящий взгляд, нелепую в других обстоятельствах позу, неестественно вывернутую руку, край обгоревших хакама – она все-таки не смогла до конца перекрыть слишком смертоносный поток…
Я не смогла… Предупредить…
Смотрит, запоминая и чувствуя собственный неслышный крик, ощущая остатками нервов, исходящую от отца волну неверия в происходящее.
Я не смогла стать вашей силой, а значит, я ваша слабость… А значит, я непозволительна. Прощайте…
Смотрит, смотрит, смотрит, почти не ощущая ни себя, ни собственного тела, рвущегося в пламени на лоскутки рейацу, смотрит, смотрит… не замечая дикой боли, не сравнимой ни с чем из того, что она чувствовала ранее. Она смотрит и не пытается ни спастись, ни уменьшить собственную агонию, только чтобы хватило сил последним движением полурасплавленных нестерпимым жаром губ выдохнуть заветное "Маюри-сама"...
А Маюри держит, держит в руках кристалл, из-за которого он потерял своего лейтенанта – дочь – любовницу, и понимает, что в голове бьется только одна единственная мысль, что совсем не об этом он думал, когда встраивал в Нему инстинкт преданности ему более, чем самосохранения. И он смеется, в голос, истерично, хрипло и надрывно, совершенно не заботясь о том, как он будет выбираться отсюда, смеется, и тоже – смотрит, смотрит, смотрит на горстку пепла – все, что осталось от той, что только что спасла ему жизнь. Взгляд цепляется за темный длинный волос, оставшийся на белой ткани его хаори, и он понимает, что заметил его в темноте только потому, что это единственный оставшийся предмет, в котором сохранилась рейацу Нему. Даже от пепла не осталось ничего, пустота, просто пустота.
Ученый в нем ехидно отмечает, что восстановить ее можно и из одной клетки – рейацу-то индивидуальна, а память слита в исследовательском отделе так же, как и его, Маюри, но человек… человек в нем пожимает плечами, странно опустошенно выдыхая:
- А будет ли это она?
Впрочем, он снимает волосок с плеча и сжимает его в ладони, и сидит так, долго, долго, невыносимо долго, пока странное опустошение не сменится привычной раздражительностью. На себя, на Нему, посмевшую оставить его одного, на воздух, который начинает заканчиваться... или ему это только кажется? На все на свете, только чтобы отодрать себя от холодной стены и встать. Встать, просто встать…
Маюри вспоминает о своей добыче и снова смеется, уже зло… Наиболее жалкой подделки под творческую мысль он не видел еще задолго до той поры, как стал главой Бюро Технологических Исследований. Очень концентрированная рейацу, способность к стабилизированию и управлению духовной силой, и только. Настолько давно пройденный этап, что он уже и забыл, когда разменивался на подобные мелочи. И это стоило прятать – здесь и так?
Маюри скрипит зубами от злобы на себя, чувствуя себя одураченным дальше некуда. И начинает искать выход. Прекрасно понимая, что больше никогда не вернется в Уэко Мундо…
Я, конечно, считал иначе, но папа, как всегда, все делает по-своему.
Итак, UPD последнее, окончательное и бесповоротное:
Четвертая глава.Четвертая глава.
Пишет r-impertinent:
четыре. я сказал че-ты-ре.
***
Капитан Куротсучи никогда не проявлял любви и заботы по отношению к своим подчиненным. Что творилось у него в душе, им тоже было неведомо. Многие даже сомневались в ее – души – наличии у капитана 12-го отряда. Но после его возвращения из Уэко Мундо, все подразделение прочувствовало на себе доселе невиданные приступы агрессии у и без того не сильно психически уравновешенного капитана. «Все-таки, - признавали они, - фукутайчо Нему принимает большую часть огня на себя... Кстати, вы не знаете, где она? И почему до сих пор не начались исследования привезенных образцов? И что вообще происходит?» Но у коллег не было времени, чтобы как следует обдумать и обсудить эти вопросы. Не было времени даже на исследования, которые должны были идти в обычном рабочем порядке, но теперь то и дело прерывались воплями и требованиями Маюри-тайчо. Ему нужны были то отпечатки матриц столетней давности, то – срочно! – новая модернизация для гигай-боксов, то вся мощность системы, «на которой, - попытался возразить кто-то, - держится вся безопасность Го...» Договорить ему не пришлось – мертвые не разговаривают.
Сотрудники 12-го отряда по природе своей были тихи, проворны, исполнительны и сообразительны. Они прекрасно знали, куда и к кому в подчинение поступают, выбирая после Академии именно это подразделение Готея. Жестокость капитана Куротсучи была сравнима разве что с его же гениальностью. Но юность амбициозна и самоуверенная, поэтому недостатка в сотрудниках Исследовательский отдел не имел. И на место тех незадачливых лаборантов, которые сейчас что-то не могли быстро найти или просто не вовремя оказывались на пути взбешенного капитана Куротсучи, скоро придут другие...
***
«Что он там делает?» - переглядывались между собой Цубокура и Акон. Им не в первый раз приходилось отсиживать за пультом внеочередные смены, но эта затянулась уже на двое суток. «Отслеживать, кретины, пока я не закончу! - орал на них Маюри. – Ни малейшего отклонения даже на миллионную долю от показателей!»
***
На нем не было ни капитанского хаори, ни даже маски – все это только мешало сейчас. Никакая техника не даст более точных результатов, чем ручное вычисление и извлечение. Не ошибиться. Он сам разрабатывал эту технологию, все получится, только бы не ошибиться. Материала, конечно, достаточно, но надо, чтобы все получилось с первого раза. Перекопированный банк памяти может дать сбои, а реяцу стремительно истончается и исчезает... И не забыть внести корректировку в программу. Идиот, как он не просчитал, не предвидел? Чертова кукла, я знал, что ты не совершенна, и ты доказала это.
Снять оболочку с ядра, извлечь нить, вытянуть за ней паутинку реяцу, переплести, исправить ошибку кода. Эту чертову ошибку, из-за которой теперь столько неприятностей! Готово. А теперь в обратном порядке в новое ядро.
Хаори, брошенное на подлокотник кресла мешается под локтем. Неважно.
Достроить атом, сформировать молекулу, нарастить клетку, размножить.
Маюри закусил губу.
Виртуозно! Продолжаем. Первый этап.
В помещении лаборатории должна быть тишина. В помещении лаборатории должна быть абсолютная тишина. Чтобы ни одно звуковое колебание не нарушило поток частиц, которые сейчас проходят через фильтры с данными памяти в бокс. Ничего не упустить, ничего не упустить, ничего не потерять, ни частички ценнейшей информации. Малейшее отклонение и... эти идиоты на пульте обязательно что-нибудь перепутают!
Он осторожно выходит за дверь и цедит свистящим шепотом:
- Вот отсюда! Все вон! Чтобы никого не было около моей лаборатории!!! Немедленно!!!
Опускается в операторское кресло. Цифры, цифры, цифры, без отклонений. Остались последние данные. Отдельная матрица, еще не присоединенная к основному объему памяти. Нужна она? Может быть ей лучше не помнить этого? Но – нет, нет. Там все данные из Уэко Мундо, а отфильтровывать уже нет времени. Успеть, успеть.
Хорошо, что трансляционный канал работал. И слил всю информацию на портативный носитель. Иначе вылазка была бы бесполезной. Никчемная идиотка! Как можно быть так бездумно загубить все результаты? Идиотка. Неужели ты не понимала, насколько это важно? Последние кластеры... Что это? О чем ты думала? О чем ты вообще думала, Нему? Всё.
По экрану побежали строчки отчета о завершении первого этапа. Норма, норма, 100%, без отклонений, запускаю второй этап.
Маюри откинулся в кресле и прикрыл лицо ладонью. Что он творит? Зачем все это? Образцов для исследования более чем достаточно, вся память фукутайчо была у него. А теперь он может этой памяти лишиться. Надо было просто сделать новую куклу. А лучше несколько. Выгнать всех этих бесполезных кретинов и работать, работать, работать. Одному. Материал, анализ, формулы, результат, эксперимент, результат. Никакой сентиментальности, никакого человеческого фактора, только наука. Я презираю Киске за эту... чувственность? Аж передернуло. А сам-то, сам!
Капитан встает, опираясь на подлокотники диспетчерского кресла. Система работает исправно, формирование корпуса 36%. Это этап проверен много раз и не может дать сбоев, но лучше проконтролировать. Все лучше контролировать самому, не полагаясь ни на кого.
Он заходит обратно в лабораторию. Бокс уже сменил цвет с голубого на оранжевый. Когда свечение станет белым и матовым, процесс будет завершен. И что тогда? Куротсучи накрыла новая волна ярости. Тогда он самолично убьет эту идиотку! Если это, конечно, будет она. А если нет? Тогда у него будет новая кукла. Более функциональная, более совершенная. Совершенная? То-то и оно. Более опасная. И для его врагов, и для него.
Верхняя панель бокса полупрозрачна, и уже можно различить контуры будущего тела.
О чем он только думал, когда прописывал внешние параметры этого корпуса? Так и не скажешь, что о функциональности. Но поздно уже что-то исправлять.
Волокна разрозненных частиц сплетаются, становятся все плотнее, обретают объем, становятся кожей, святящейся кожей, от которой невозможно оторвать взгляд. Волосами - темными и густыми, как то странное чувство, которое не покидает его последнее время, когда он думает о своем лейтенанте. Бывшем. Или все-таки?.. Свет начинает мерцать и потихоньку угасать. И тело девушки сейчас как будто само источает сияние. Воплощение закончено. Система вырывает капитана Куротсучи из оцепенения. 100%, второй этап завершен.
Осталось только открыть крышку бокса. Он думал, что самым сложным будет не потерять связь между памятью тела и памятью души. Нет, самое сложное начинается только сейчас. Ему все равно, кем будет кукла, лежащая перед ним в саркофаге. Или все-таки в колыбели? Значит, не все равно.
Маюри осторожно вскрывает бокс. Он всегда аккуратен и даже нежен с оборудованием. Заменить одного идиота на другого ничего не стоит, а воссоздать уникальный прибор практически невозможно. Последний затвор. Слишком громко щелкнул. И капитан вздрогнул от этого звука. Или оттого, что дрогнули ресницы куклы? Нет. Она открыла глаза. Те самые глаза, в которых все еще горит нестерпимая боль и отблеск огня.
- Маюри-сама...
- Нему, - только и может сказать он, - Нему, идиотка...
***
Маюри стоял у окна. Он гладил волосы прижавшейся к нему девушки. Закат сегодня был особенно красивый. Нему плакала.
URL комментария
Авторы: Кукла_с_человеческим_лицом, r-impertinent.
Пейринг: Маюри/Нему.
Рейтинг: R (не сильно выше).
Жанр: гет, агнст, дестфик, кинк -
Статус: Закончен.
Дисклеймер: Кубо - Кубово, трава моя.
Размещение: с разрешения автора.
Предупреждения: бред, ООС, инцест и смерть персонажа. Но со счастливым концом, ага.
От автора: действие начинается примерно одновременно с похищением Улькиоррой Иноуэ. После того, как Маюри отправил Ичиго в Каракуру, Нему мы больше не видели. Пока, во всяком случае. Так что, возможно, так все и было.
И да, автор извращенец. Автор не любит гет, но его кинкает с инцеста, впрочем, не только с него. Автор верит в хеппи энды - но не в этом случае (хотя его мнение, в итоге, не учли). Автор очень любит Маюри-тайчо. А еще автор искренне верит, что МаюриНему - канон и спорить с ним на эту тему бесполезно - у автора ОТПешечка... Автор сказал.
Первая глава.Первая глава.
Длинный ноготь царапнул идеально чувствительную кожу за маленьким ушком, небрежно отводя прядь волос. Самообладание Нему было под стать чувствительности, таким же безукоризненным. Она не вздрогнула, сумела подавить тихий вздох, лишь неподвижно-гибко стояла, пока чуткие пальцы ощупывали ее шею.
- Сюда и вот сюда, - произнес, наконец, капитан Куротсучи. Нему знала - они пойдут на задание, а это означает, что сейчас ей вколют порцию очередного экспериментального препарата, после которого... Впрочем, как все будет на этот раз, она не могла даже предположить.
Повинуясь властно-бесцеремонному взмаху, Нему легла на кушетку лицом вниз, придержав рукой волосы на затылке. Тонкий шприц застыл в опасной близости от позвоночника – чтобы ощутить это, вовсе не обязательно иметь глаза на затылке - а через мгновение стальная игла проткнула ее нежную кожу, с хрустом пронзила хрящ, пробираясь к промежутку между позвонками - к спинному мозгу. Было больно. Не по-человечески, невыносимо больно. Скрежет стали о кость наполнил тело омерзительной вязкостью. Впрочем, дыхание Нему осталось почти спокойным, ведь Он сам делал ей укол. Сам. Его руки касались ее сейчас. Его глаза сейчас смотрели на нее, покорную его воле. Ее отец. Ее хозяин. Ее божество...
Боль, наконец, пропала. Значит, препарат сейчас начнет действовать. Значит, скоро эта режущая каждую клеточку тела муть вернется. И тут Нему осознала, что она ничего не чувствует. Вообще ничего.
- Переверните ее.
Девушка увидела, но так и не ощутила свое перемещение в пространстве. Ее коллеги в белых халатах бережно - все же непосредственное начальство - переложили фукутайчо на спину. Аккуратно стянули тугими ремнями руки и ноги, осторожно обхватили шею жгутом поверх тугой бархотки, а на голову надели обруч, ограничивающий духовную силу. К запястьям и к сонной артерии с жадным чмоканьем присосались датчики.
Маюри склонился над ней.
- Ты меня слышишь?
Девушка смогла лишь прикрыть глаза в знак подтверждения - тело все еще ее не слушалось.
- Все свободны, - лаборатория мгновенно опустела. Впрочем, сквозь полусомкнутые ресницы она все равно видела только синюю маску своего капитана. - Ты сейчас уснешь. На два часа. Потом начнется кратковременный дестабилизирующий эффект, он совместим с твоей иммунной системой. Ты должна успеть перестроиться за это время. Утром тебя развяжут. Проанализируешь данные. Отчет о результатах подашь к утреннему чаю.
Куротсучи-старший измерил пульс подопытной, нечленораздельно пробормотал что-то себе под нос и пошел к своему столу. Сел в кресло и погрузился в текущую работу, напрочь выкинув из головы все, что не имело к ней непосредственного отношения.
Вопреки сказанному, Нему не уснула. Лежала неподвижно, не в силах даже до конца распахнуть или сомкнуть глаза. Хотелось хотя бы моргнуть – из-за сухости глазного яблока казалось, что под веко набился мелкий песок. Вернулась боль, точнее, ее предвестница. Лейтенант двенадцатого отряда с болью была на «ты», распознавала все тысячи ее оттенков.
Через минуту, час или вечность - она не знала - Нему увидела своего капитана, но уже без маски. Тот склонился над ней. Положил руку на ее грудь, нахмурился. Послушал пульс. Оттянул веко и изучил на зрачок. Рассеянно пощелкал пальцами и капнул в уголки полуоткрытых глаз немного из прозрачного, невесть откуда появившегося пузырька.
- Сойдет. Все даже лучше, чем могло бы быть. Что еще раз доказывает гениальность моего ума. Впрочем, в одном ты все же ошибся, Маюри... - проговорил Куротсучи, приподнимая пальцем подбородок дочери. - Зря ты сделал ее такой. Это... иногда отвлекает.
Он почти нежно провел ладонью по бледной щеке неподвижно лежащей девушки. И исчез из поля зрения уже почти уснувшей Нему, внутренне вздрогнувшей от такой... заботы? Хлопнула дверь. И, словно ожидая только этого, на Нему навалилась милосердная тьма, похитившая ее сознание, зрение и память.
Из черной бесконечности ее вытянула серебристо-белая лента боли, обвившаяся вокруг запястья. Появилась вторая и мягко легла на шею. Третья с отвратительно-сочным чмокающим звуком вошла в плоть и осталась в сердце. Потом лент стало больше, и Нему потеряла им счет. Она попыталась кричать, но тут же захлебнулась еще не родившимся звуком, словно ее глотку проткнули дзампакто. Нему тихонько лежала, завороженная болью и, как и много раз прежде, терпеливо ожидала конца. Мучительно-ослепительные ленты обматывали все ее тело. И когда уже не осталось ни одного открытого кусочка кожи, они начали с легким шипением врастать в ее плоть, на прощание одаряя резкой вспышкой-ожогом и растворяясь в крови чистой спокойной силой. С исчезновением последней ленты она проснулась. Распахнула глаза, увидела лаборантов, уже суетившихся вокруг мониторов, и ровно произнесла:
- Развяжите меня.
Нему встала, одернула измятое в неконтролируемых попытках вырваться кимоно и отправилась собрать показатели изменений и писать отчет. Эксперимент закончился. Маюри-сама... будет доволен?
Войти утром в его спальню с подносом в руках – обязанность Нему, любимая в тайне даже от самой себя. Он уже сидит в кресле и ждет ее, но почему-то нет привычного "Бесполезная идиотка!". Расставить посуду на чайном столике, положить рядом стопку бумаг - их тайчо просмотрит за завтраком. Встать рядом, дождаться вопроса.
- Отчет?
- Готов, Маюри-сама. Данные последних экспериментов здесь.
- Хорошо. Я доволен. Через час у тебя тестирование на полигоне, а пока - свободна.
Куротсучи-младшая привычно подавила традиционный разочарованный вздох, и, поклонившись, вышла. И, так и не посмев поднять на капитана глаза, не увидела, каким взглядом проводил ее Маюри.
- Слишком короткое кимоно. Отвлекает. Впрочем, тебя же это не волнует, да, капитан Куротсучи?
Вторая глава.
Вторая глава.
- Айзен похитил…
- Ямамото-сотайчо запретил…
- Да ничего с ней не случится!
- А когда этот Куросаки кого-то слушал?
- Эта рыженькая риока…
- А если это ускорит приближение войны?
- Ловушка, точно вам говорю…
Кажется, молчала одна Нему. На этот раз окончания собрания капитанов ожидали все лейтенанты, кроме куда-то запропастившегося фукутайчо шестого отряда. Разномастная толпа, сдержанный шепот, взволнованное дыхание – что произошло, слышали все, но подробностей толком не знает никто. Вроде бы троица предателей похитила подругу того самого Ичиго Куросаки, вроде бы предварительное расследование выявило, что эта Орихиме Иноуэ, человек с необычными даже для проводника душ способностями, ушла добровольно, и постановило считать ее предательницей, запретив тому же самому временному шинигами спасать ее.
Зачем она понадобилась Айзену, никто, естественно, не знал. И единственное, на что дал согласие главнокомандующий – более тщательный анализ способностей похищенной. Занялся этим, естественно, двенадцатый отряд. И вот теперь, на собрании капитанов, Куротсучи Маюри должен был доложить результаты и сообщить выводы. А выводы были, честно говоря, не утешительные. Способность Иноуэ отрицать время и пространство, изученная по сохранившимся материалам, могла сыграть на руку предателям, увеличив их и без того немалую силу.
Общество Душ, все как один шинигами, встало на уши. Лишь Нему, как обычно, олицетворяла спокойствие, напрочь игнорируя вопросы осмелевших любопытствующих.
Но, несмотря на непроницаемость привычно-отрешенного выражения лица и почти неестественно-неподвижной позы, Куротсучи-младшая чувствовала себя далеко не так спокойно, как казалось окружающим. Некая нервозность поселилась в груди у всегда невозмутимой фукутайчо. После нового препарата, который должен был дать ей возможность воспринимать, собирать и переструктурировать – хотя бы частично – рейацу, находящуюся в пространстве, ее чувствительность обострилась до предела, а потом и перешагнула эту пресловутую грань, обрушив на Нему целый ворох чужих эмоций, чувств, желаний. Нет, никакой мистики - исключительно химия и до эмпатии обострившаяся и без того безупречная догадливость и восприимчивость. Чувствительность неизбежно переросла в чувственность и на какую стенку лезть от навязчивости своих и не своих желаний и мыслей, она не знала.
Впрочем, времени на рефлексию не было, и Нему, и без того исполнительная, цеплялась за каждую возможность работать, думать над происходящим в опытах, анализировать данные, а не разбираться в изменениях собственного сознания. К сожалению, именно сегодня Маюри-тайчо взял ее с собой, и хотя она просто ожидала его у закрытых дверей, ослушаться ей и в голову не пришло. И когда чуть схлынувшая шумная толпа освободила ее от собственных, агрессивных для сознания Нему, эмоций, мысли девушки вольно – не вольно устремились в самое сбивающее ее с толку в последнее время русло.
То, что раньше было для сознания и восприятия Нему на уровне настроек, включенных и функционирующих по умолчанию, не мешая существовать, теперь переросло в некую неконтролируемую навязчивость, граничащую с наваждением. Капитан, отец, он всегда был чем-то очень важным, нужным, необходимым для комфортного, да и просто возможного существования. Нему, неестественно преданный лейтенант, словно не замечала ни грубости, ни несправедливости, ни ужасного обращения, точно также, как не замечала собственной, еле заметной потребности в Маюри не только как в руководителе и капитане. Обманывать себя (как и других), Нему тоже умела превосходно. По умолчанию, наверное. А вот как быть и что делать, когда близость отца-руководителя стала сладко-болезненной и привязанность стала чересчур навязчивой даже на ее взгляд, темноволосая фукутайчо не знала…
И почти с облегчением выдохнула, когда Маюри, вышедший на этот раз последним, поманил ее за собой, и, не дожидаясь, пока они дойдут до казарм собственного отряда, проскрипел:
- Подготовь вторую лабораторию, срочно. Надо испытать новый препарат А47-14, аналог того, что вводили тебе в последний раз. У нас сутки до открытия прохода в Уэко Мундо. И приготовь матрицы для замены основных компонентов яда Ашизоги Джизу. И того, что я введу тебе, естественно – так что принеси туда две папки с моими последними работами – я хочу попробовать кое-что новенькое, когда мы пойдем в гости…
- Да, Маюри-сама, - прошелестело в ответ. И они, уже молча, пошли дальше, погруженные каждый в свои мысли – Маюри думал о только что состоявшемся разговоре с главнокомандующим и его приказе самому отправиться в Уэко Мундо в не самой приятной компании, а Нему… Нему решительно отгоняла мысль о том, что если она быстро подберет нужные матрицы, то возможно препарат ей введет сам Маюри-сама…
Нему показалось, что действительность закольцевалась – те же два укола, сделанные теми же руками, то же отсутствие чувствительности, мгновенно опустевшая лаборатория, несмотря на не столь уж поздний вечер. Вот только сон пришел сразу, и боль, нагло ухмыляясь, заявилась тоже мгновенно. Нему казалось, что настолько сильной и напористой она не была ни разу – слепота и беспомощность накатились темной волной, под которой даже кости смалывались, жилы растягивались, мышцы рвались… Нему негромко стонала, но ей почему-то слышалось, что она кричала так, что, казалось, от звуковой волны сомнутся даже укрепленные стены лаборатории, а ее собственные барабанные перепонки вот – вот лопнут.
Она не видела и не знала, что Маюри, за это время неспешно закончивший примерную схему прохода во владения Айзена, успел смыть маску и вернулся проверить процесс эксперимента. Как он, отчаянно матерясь, откинул в сторону влажное полотенце, и еле успел прижать собственным телом бьющееся в агонии тело Нему. Удерживающие ремни на этот раз не справлялись – от них остались пара практически перетертых полос. Плотно прилегающий к голове обруч уже валялся под дальним компьютером, короткое косоде измялось и задралось, обнажая плоский живот, длинные рукава, запутавшиеся в ремнях, оторвались практически полностью, руки покрылись багровыми ссадинами, а грудь... Моргнув пару раз, Маюри попытался сосредоточиться на причинах возможного срыва испытания – видимо он переборщил с дозой, раз она не справляется… Но если этот препарат не будет усвоен, то у Нему не будет иммунитета к замедляющему реакции и восприятие реактиву, а очень хотелось испытать его в реальных условиях. Не то, чтобы ему было жаль подчиненную, но калечить тело, неритмично извивающееся сейчас в его руках, почему-то не хотелось.
- Терпи, идиотка, - Маюри прибегнул к испытанному методу убеждения – пощечине, но на нее дочь сейчас совсем не отреагировала. Все же физически она была явно сильнее его, не то с удовольствием, не то с раздражением, осознал ученый, скрипя зубами и дублируя практически бесполезные сейчас ремни собственными руками и прижимая своего лейтенанта к кушетке собственным же телом изо всех сил. Маюри, с бешенством истового ученого, выявившего в безупречном препарате неучтенный элемент, грозящий свести на нет все, казалось бы, устойчивые выводы, зашипел, осознавая непрошенную реакцию собственного тела на довольно оскорбительную для его самолюбия ситуацию – да, в расчетах он ошибся, но тело под ним от этого не стало менее соблазнительным, а давно сдерживаемые желания – менее несвоевременными...
Немыслимым способом изогнувшись и уперевшись коленом в шаткую поверхность, Маюри достал из повязки на рукаве шприц, отчаянно гадая, поможет это в данной ситуации или наоборот, усугубит положение, а времени на тщательный анализ не было… И заодно проклиная себя за то, что оставил собственный дзампакто на подставке у двери – обездвиживать тот умел великолепно. Куротсучи поймал взглядом обнаженное предплечье девушки, вогнал в упругое тело иглу практически полностью, и резко ввел препарат. И вовремя – ремни лопнули, и тонкие девичьи руки ловко и безапелляционно тисками сжали предплечья ученого, накрепко зафиксировав и лишив того возможности двигаться. Маюри выматерился про себя, понимая, что Нему даже глаз не открыла, и от безысходности вцепился зубами в обманчиво-покорно будто подставленную сейчас ему шею. Девушка вздрогнула и замерла. Ученый с облегчением осознал, что хватка ощутимо ослабла, высвободился из ее почти объятий и навис, опираясь на локти и колени, над затихшей дочерью. Но когда она открыла неестественно мутные глаза и полуиспуганно – полузастенчиво улыбнулась ему, отчаянно моргая, у Маюри сорвало крышу.
Окинув жадным взглядом полуголое тело в обрывках одежды, мужчина оседлал бедра лежащей под ним девушки и обеими руками рванул ворот измятого косоде, окончательно обнажая ее плечи, нетерпеливо принялся развязывать сбившееся оби, то развязывая, то раздирая остатки одежды. Тут же треснувший по шву плотный белый пояс улетел куда-то в сторону, клочья темной ткани гроздями расцветили неритмично вздымающуюся грудь, а тонкое нижнее белье, не представляющее серьезного препятствия, прекратило свое существование в лихорадочно движущихся руках. Расправившись с одеждой, Маюри застыл на мгновение, наблюдая, как легкая растерянность в затуманенных от двойной порции наркотика глазах Нему сменяется каким-то трепетным торжеством и почти нетерпением, но тут же выдохнул, забывая о том, что недостойно истинного ученого, и позволил собственным рукам распоряжаться ситуацией.
Как вскоре выяснил Маюри, этот процесс интересен… в познавательном плане тоже. Если расцветить царапиной идеальной формы грудь, то Нему подастся ему навстречу, судорожно всхлипывая. Если прикусить сосок, то она выгнется, комкая пальцами остатки собственных рукавов, совершенно очевидно разрываясь между страхом и желанием податься ближе. Если покружить языком по животу, прикусывая кожу чуть ниже пупка, ее дыхание станет слишком рваным и прерывистым. Если провести рукой от ключиц, спускаясь между грудей, погладить упругий пресс, прижать ладонью короткие волосы чуть ниже, скользнуть пальцем, плавно и неглубоко погружаясь в уже влажную плоть, стоны перерастут во всхлипы, робость дочери куда-то исчезнет, а экспериментирующий ученый совсем забудет о том, что он ученый…
Маюри ощутил, что Нему пытается раздвинуть ноги, подаваясь ему навстречу, осознал неуместность своей одежды и нежелание тратить на это время, ведь раздеваясь можно вспомнить, что он капитан, энтузиаст науки, что он собирается поиметь собственную почти дочь, наплевав при этом на эксперимент, что у него чертовски давно не было женщины, не говоря уже о мужчинах и пробирках, что эта ситуация абсурдна, но очень, очень кстати, потому что оказывается даже сумасшедшим ученым не чуждо ничто человеческое… во всяком случае, в физиологическом плане.
Приподнявшись и чуть раздвинув стройные ноги, на которых он сидел, мужчина встал на колени между ними и тут только до конца осознал все преимущества свободной формы – раздеваться было совсем не обязательно. Маюри одним движением скинул хаори куда-то на пол, и решил темой одежды больше не заморачиваться. Закинув округлое колено себе на плечо, он потерся носом о безупречно гладкую кожу, почему-то пахнущую смутно знакомыми лекарствами, и, наконец, огладил обеими руками слишком давно засевшие у него в мозгу стройные, самую чуточку полноватые бедра, на которые постоянно падал его взгляд. Сейчас он сам не мог понять, почему он не воспользовался своим, да хотя бы служебным положением раньше, и не получил то, чего хотел еще давным давно. И зачем делал вид, что не хотел, тоже не понимал, но это было уже не важно.
Потому что можно было впиться поцелуем в кожу на внутренней стороне бедра, можно было снова слушать прерывистое дыхание Нему, можно было до синяков сжимать ее ягодицы и скользить между ними пальцами, улмыляться, наблюдая, как она разводит шире ноги, предлагая себя, как тянется, выгибается, извивается, несильно, но так что смотреть на это можно бесконечно, хотя и темнеет в глазах, а собственное возбуждение становится болезненным, как жмурится, а потом глаза распахивает отчаянно и сама пьет его взглядом, стесняясь собственной неопытности и позволяет, хочет, хочет так, как никто и никогда его не хотел… Как она тянет, забываясь, руку, желая прикоснуться к волосам такого близкого и такого далекого сейчас, как и всегда, капитана, и тут же отдергивает, не решаясь. Как прикусывает собственную нижнюю губу и смутно различимым бредом, шепотом, выдохом:
- Маюри-сама…
И Маюри окончательно отключает и разум, и волю, прижимается телом к телу, целует тонкие губы, чувствуя, что ему с готовностью отвечают и подаются навстречу, ловит рукой откинутую набок растрепанную косу и наматывает ее на ладонь, рывком отводит темноволосую головку набок и впивается в шею зубами, прикусывая ее до крови и слизывая выступившие капли языком, ногтями в густой жидкости разрисовывает белую кожу красным орнаментом. Гладит, царапает, слушает податливое, чувствительное, исполнительное тело под собой. Отгоняет случайную мысль о том, что у его дочери еще не было мужчин, это точно, входит в нее рывком, замирает на мгновение, и двигается, двигается, теряется в ощущениях, ведь хорошо, хорошо, невыносимо, и именно так, как хотелось, идеально, великолепно, горячо и отзывчиво. И, уже еле сдерживаясь от вот – вот настигающей его разрядки, вколачиваясь в обманчиво хрупкое тело, мешая грубость с неестественной нежностью, отдаривает свою собственность явно желанным ею удовольствием…
Куротсучи-старший не спешил открывать глаза, понимая, что заново переживает давно и практически полностью забытые ощущения – приходить в себя, лежа на теплом даже сквозь слой измятой одежды, мягком теле, когда под ухом слышится тихое дыхание, а чуткие ладони ненавязчиво и легко поглаживают спину. В который раз за вечер ухмыльнувшись про себя, он открыл глаза, и принялся беззастенчиво рассматривать дочь, которой, кажется, вообще не мешал вес его тела. Ему ответили чуть смущенным взглядом, полным обожания, преданности и удовлетворения. В голове у ученого закопошились странные мысли:
- И давно… ты этого хотела?
- Давно, Маюри-сама, - тихо в ответ. Сейчас Нему казалось, что именно об этом она мечтала уже давно, именно этого хотела, и всегда знала, знала, что…
- А почему я узнал об этом только сейчас и только так? – голос Маюри уже был привычно скрипучим, а интонации привычно раздраженными.
- Простите, Маюри-сама, я была уверена, что подобные желания не имеют никакого рационального зерна, недостойны существовать по отношению к вам, и я не имею права высказывать их, тем более, что с подобной стороной физиологической деятельности я была знакома исключительно теоретически, - легкая заминка перед ответом была почти незаметна. Ну не объяснять же собственному капитану – и по совместительству, отцу, о чем, кстати, думать совсем не хотелось, - что она его бесконечно боготворит, обожает, и – да, наверное, - любит, причем совсем не по-родственному. Свое презрительное отношение к любви и прочим атавистическим элементам человеческих взаимоотношений он высказывал многим, и неисчислимое количество раз в ее присутствии. А услышать еще раз, что она бесполезная идиотка…
- Идиотка! Никчемная, бесполезная идиотка, - вполголоса бросил он, поднимаясь. Маюри коснулся ступнями холодного пола, выпрямился, потянулся, полюбовался, как плавно девушка вслед за ним тоже соскользнула с кушетки на пол, и рывком притянул ее к себе.
- Ты. Испортила. Мне. Эксперимент, - чеканя каждое слово, произнес мужчина, в такт произносимому длинным черным ногтем перекрестно проводя по покрытой укусами шее, спускаясь к ключицам, чуть пропарывая кожу.
- Простите, Маюри-сама, - в первый раз в жизни Нему, произнося эти слова, смотрела не в пол, а ему в глаза, и знала, что обычного после этого утверждения удара почему-то не последует.
И в самом деле, Куротсучи-старший по-хозяйски оглаживал и сжимал ее тело, безвольно льнущее ему навстречу, царапал то легонько, то ощутимо, гладил подушечками пальцев вновь твердые соски, сжимал то грудь, то бедра и размышлял о том, что заместитель у него на самом деле неплохой, как минимум в сексе ее неопытность вполне компенсируется самоотдачей, а преданность, как оказалась, распространяется и на эту сторону взаимоотношений. И если разрядка была настолько неплохой, то имеет смысл ее повторить, потому что после слишком длительного воздержания у него явно остались силы еще на раз, а возможно и не на один. Но рациональность взяла вверх, он оттолкнул податливое тело и склонился над собственным хаори. Выудив его из кучи рваных черных тряпок, бывших когда-то формой его лейтенанта, он накинул его на себя и приказал:
- Приведи здесь все в порядок. Принеси мне в душ новый комплект одежды. И себе тоже достань. И не дай Ками, тебя кто-нибудь увидит в таком виде…
Прекрасно зная, что его приказ будет выполнен, он опешил, когда перед тем, как броситься выполнять его распоряжение, Нему шагнула ему навстречу, привстала на цыпочки, легонько коснулась губами его губ, тут же отпрянула и только после этого заметалась по лаборатории, уничтожая следы произошедшего.
Решив не показывать даже самому себе своего удивления, Маюри развернулся и вышел, надеясь, что не увидит сейчас никого – в Сейрейтее царила вольность нравов, и многие, зная, что у капитана Куротсучи нет ни постоянного любовника, ни постоянной любовницы, решили, как только Нему подросла, что он создал себе не только дочь и заместителя, но заодно и спит с ней. Тем более что на вкус большей части мужского населения Общества Душ Нему была вполне привлекательна. Но за бездоказательностью, а так же признав «отмороженность» одного и неприступность другой, сплетники затихли. А вот теперь, когда действительно появились факты, исходя из которых их можно было назвать любовниками, Маюри не собирался никому давать новую пищу для сплетен и пересудов.
По дороге в свои комнаты он действительно никого не встретил. Теплый душ, проведенный в его покоях почти сразу после того, как он появился в мире живых, окончательно смирил Маюри с потерей драгоценного времени из-за провала эксперимента, тем более что он и так считал, что с пользой провел время. А когда уже приведшая себя в порядок Нему явилась с новой сменой одежды и полотенцем, он приказал ей сделать ему чай и идти отдыхать, чтобы подобного неудачного инцидента завтра не повторилось. Нему, уже привычно потупившись и попрощавшись, ушла к себе, а Маюри, пообещав себе с утра выяснить, что на этот раз он ввел ей не так, выпил чашку чая и тоже пошел спать – так или иначе отдохнуть было необходимо, распоряжение главнокомандующего было в силе и подготовиться к нему нужно было максимально тщательно.
Утро выдалось непривычно спокойным. Фукутайчо встала по обыкновению рано, дала новые указания подчиненным, проверила ход работ, сняла показания с некоторых компьютеров, собрала данные, которые могли понадобиться капитану с утра, и пошла готовить ему обычный утренний чай.
Маюри, сидя в кресле в своем кабинете, молча наблюдал, как она расставляет посуду на столике, кладет рядом стопку бумаг и застывает рядом, ожидая вопросов и распоряжений. Впрочем, размышлял он не долго:
- Иди сюда, - и мужчина притянул девушку себе на колени. Нему только сейчас осознала, что, как ни странно, несмотря на довольно позднее утро, он был все еще без маски, и несмело запустила пальцы в синие жесткие волосы, чувствуя, что это не будет ему неприятно. Наверное, это было счастье…
Первый раз в жизни девушка была недовольна своей чересчур быстрой регенерацией – наутро на теле следов произошедшего не осталось, кожа снова стала идеально гладкой, и если бы обычно Нему не спала без снов и не знала, что в побочных эффектах последних препаратов не было галлюцинаций, она бы решила, что это все ей приснилось. Поэтому она тихо млела, перебирая недлинные пряди волос и не мешая задумавшемуся о чем-то отцу.
А Маюри откинулся на спинку кресла, забыл собственные руки на талии дочери и пытался выстроить оптимальную линию поведения. И собственного к ситуации отношения. С одной сторону Нему хотелось. Она его собственность – ее согласие, возможно и приятно, но не необходимо. Но позволить своим мыслям вертеться вокруг удовлетворения физиологических потребностей – гм, это вообще позволительно ученому? В принципе, за столько лет научного энтузиазма ведь можно позволить себе и отвлечься, так? С другой стороны, его, Куротсучи, желание, явно более важно и приоритетно, чем приказы руководства, на которые, в принципе, сейчас тоже нужно бы уделить внимание. Но он же гений. Поэтому он успеет и то, и другое, и, возможно, даже третье. И кивнув в подтверждение собственным мыслям, Маюри потянул за шнурок на оби девушки, все так же замершей на его коленях, решив все-таки ненадолго отвлечься от научной деятельности. А чай… а вот без чая как раз можно обойтись…
Третья глава.
Третья глава.
Капитан двенадцатого отряда и его исполнительная тень. Холодно аристократичный Кучики Бьякуя и руководство одиннадцатого отряда – недоумок Кенпачи со своей неизменной спутницей. Лучший врач всего Готей 13 с лейтенантом и мелкая неуклюжая бестолочь из четвертого же отряда. Более чем необычная компания для Уэко Мундо.
Но Маюри, хоть и был традиционного недоволен как попутчиками, так и тем, что ему самому пришлось отправиться сюда, предвкушал новые образцы для изучения. Ради этого можно было и прийти в эти до омерзения скучные пески, успев в самый подходящий для этих слабаков момент. А совсем не для спасения этих недоумков, нарушивших приказ. Старый знакомец квинси – за которым он наблюдал несколько последних часов, и благодаря которому смог подготовиться к битве с этим самодовольным розововолосым арранкаром, и взбалмошный лейтенант шестого отряда, мгновенно вытягивающийся в струнку при своем капитане, остались в живых, а Маюри смог испытать свое новое изобретение в реальных условиях, тем более, что в этот раз эксперимент не сорвался, а напортачивший в дозах лаборант уже распадался на частички рейацу в запасной лаборатории, представляя собой пищу для полноценного роста последней его разработки.
В конце концов, Заэля, наверное, было бы даже жаль, если бы ученый-шинигами хотя бы отчасти представлял, что такое жалость к лабораторному образцу. Досадно было, что это неуклюжее чучело слегка подпортило его собственного лейтенанта, но Нему легко было привести в себя, уж об этом-то он позаботился. И все-таки не удержался, вводя ей стимулятор, и массируя грудную клетку, глубоко и влажно поцеловал ее. Все-таки она его. Его. Целиком и полностью. Как-то раньше этот факт не был для него сколько-нибудь примечательным, а тут вот вдруг эгоизм разгорелся с новой силой.
Но как же все-таки было забавно наблюдать и за мгновенно заалевшими до самых ушей великовозрастными недорослями, и за Нему, смущенно потупившейся. Впрочем, она и раньше особо не поднимала глаза, так что ничего странного. А Маюри, возмущенно попенявший на пошлые мысли малолетних недоумков, внутренне веселился как мальчишка. Дети они всегда такие эгоистичные.
И так же самодовольно принялся осматривать свои трофеи – Заэль и в подметки ему не годился, но несколько достойных внимания изобретений у него было. Маюри на скорую руку обыскал лабораторию, нашел и упаковал все, что его так или иначе заинтересовало, сгрузил на очень кстати найденную телегу и зашагал на рейацу Куросаки – все-таки изменения в его духовной силе были необычными, и стоило, определенно стоило их изучить, до того, как станет необходимым отправлять мальчишку в Каракуру. И потом можно бы и вернуться к чужой лаборатории. Все равно никому она кроме него не нужна, а там все-таки задание главнокомандующего, менос бы его побрал.
Но времени ему не дали. Чертов Кучики, спасший собственную сестру, и не подумал о том, что для науки будет полезно изучить и зарегистрировать в реестре разработок духовную силу исполняющего обязанности шинигами. Но что же, этим он успеет заняться позднее, если этот рыжий мальчишка выживет и будет действительно интересен для изучения.
- Предварительный отбор, - успокоил себя ученый и принялся за дело.
Открыть Гарганту, предварительно стабилизированную Урахарой – дело нескольких мгновений и выплеск ограниченного количества рейацу, подавить раздражение на невесть что возомнившего о себе Кучики еще полторы минуты, а потом можно расслабиться и подождать, пока эти два полудруга – полуврага сделают грязную работу. Кстати, кажется, он все-таки что-то упустил…
- Нему! – Маюри прикинул время.
- Да, Маюри-сама?
- Принеси мне свитки и кристаллы, которые мы забрали в лаборатории у этого Эспады. И аккуратнее, они сбоку, не повреди колбы с образцами и реактивами!
- Сейчас, Маюри-сама.
Куротсучи-старший отмахнулся от пыли, которую подняли добивающие Зеро Эспада капитаны и взял в руки контейнер. Все-таки хорошая привычка носить с собой портативный накопитель и транслятор. Щелкнула крышка тубуса с материалами.
- Итак, посмотрим… Так я и знал. Та лаборатория была не единственной. Даже у такого ничтожества, как эта пародия на ученого, должны были быть более достойные экземпляры. Я не успокоюсь, пока не обыщу все. Нему, слышишь меня?
- Да, Маюри-сама,
- Нижний этаж, третий поворот налево. Если эта лаборатория укреплена так же как и предыдущая, то там должно было все уцелеть. Посмотри и запомни, по плану это здесь. Уже накопленные материалы, я думаю, можно оставить и тут, а самим отправиться на поиски. Все-таки Уэко Мундо - настоящая сокровищница для исследователя… - лейтенант приняла документы из рук своего увлекшегося разглагольствованиями капитана, упаковала обратно, переместила тележку к барьеру Котецу, которая как раз лечила раны всех, кого они успели спасти, поклоном попросила присмотреть за трофеями и после неуверенного, но утвердительного кивка направилась к своему тайчо.
Маюри, как раз уставший ждать, пока ему дадут наконец препарировать арранкара, которого все никак не добьют, с удовольствием потянулся и направился обратно к покоям Октава Эспады. Разбирать завалы придется, конечно, но если уж там что-то упрятано, что он не нашел с самого начала, есть надежда, что это окажется действительно интересным. А не как обычно…
В подобных размышлениях и прикидках прошел почти весь обратный путь. Маюри задумчиво помахал в нужном месте своему фукутайчо, и, пока Нему разгребала обломки, бродил рядом, пытаясь найти, есть ли еще хотя бы одно ответвление из лаборатории. Там не могло не быть… не могло не быть… вот именно здесь странный фон рейацу.
- Нему! Нему!
- Да, Маюри-сама, - лейтенант подошла к тому месту, куда звал ее капитан.
- Здесь, здесь точно что-то есть. Продолби эту стену, - проскрипел Маюри, досадуя на самого себя, что сразу не нашел здесь ничего необычного. С другой стороны, это все их отряд виноват. И нечего было его отвлекать…
Наконец Нему отодвинулась понятливо, пропуская его первым в заботливо зияющий пролом в стене. Маюри зачем-то принюхался к настораживающему его воздуху и ступил первым в длинный узкий коридор. Дочь аккуратно и неслышно зашагала следом, попутно отмечая изменения в пространстве – пол незаметно, но уходил вниз, довольно глубоко, воздух был свежим, а рейацу странно концентрируемой. Вниз, вниз, вниз, налево, еще вниз и дверь. Хорошо укрепленная дверь с странным замком.
Но как Куротсучи-младшая и предполагала, ее отца-капитана это остановило не более чем на пару минут. Единственное, что ее насторожило – тот зашагал дальше, совершенно не обращая внимания на еле заметно, но странно изменившийся фон рейацу – словно ее источник переместился куда-то немного выше и запульсировал почти настороженно. Нему посмотрела вверх, не увидела ничего подозрительного, и пошла следом.
Следовало отдать должное тем, кто конструктировал Лас Ночес – коридоры были такими, что Нему даже с обостренной и улучшенной способностью ориентироваться на местности с трудом придерживалась исходной точки отсчета, необходимой для возвращения обратно – коридоры были узкими и невысокими, постоянные раздваивания, а то и растраивания давно сбили бы с толку обычного шинигами, но вентиляция и воздушные потоки давали понять, что их путь тупиком не окончится. Впрочем, куда и зачем ведет ее отец, спросить она не осмелилась. Ведь ее долг – следовать за капитаном, куда бы он не пошел…
Последнее ответвление коридора осталось далеко позади, а Маюри все шагал и шагал, словно зная – чуя – что вот именно там его ожидает находка, которая оправдает его незапланированное появление в этой унылой местности. Запах пыли, внезапно вмешавшаяся в привычную тишину дробная капель, и как-то внезапно появившаяся в полутьме черная матовая дверь. Разбираться с ней на ощупь было проблематично, но не зря же Куротсучи был ученым. Остаточные следы рейацу на кнопках кодового замка, там, куда прикасались открывавшие, пара десятков вариантов пароля – и ровно за полминуты находится нужная комбинация. Восемь прикосновений, и дверь поддается и с незаметной заминкой уходит в сторону.
Маюри хмыкает и переступает порог. Просторное помещение – сразу взглядом и не окинешь. А посередине, на небольшом постаменте, ох, неужели оно самое, вожделенное? Странно светящийся изнутри контейнер, напоминающий по описанию ХоГиоку. Но не мог же Айзен оставить его здесь? Или это копия? Неужели, этот странный ученый сумел создать то, что оказалось под силу только двоим из тех, кого он мог бы назвать – хоть и с натяжкой – коллегами. Вряд ли, очень вряд ли. Или это копия того, что есть у Соуске? Или просто бутафория, хотя и тянет от нее странной и незнакомой ранее духовной силой? Но а вдруг это правда нечто, не попадавшееся ему ранее? Ведь исследовать ХоГиоку ему еще приходилось.
Маюри внутренне подобрался и сделал было шаг по направлению к предмету, мгновенно захватившему все его мысли, но вдруг ощутил несмелое прикосновение к плечу.
- Маюри-сама, может не стоит подходить к нему сейчас, не выяснив обстановку? – Нему прекрасно поняла состояние своего командира и торопливо продолжила, пока тот не отмахнулся от нее. – Маюри-сама, мне не нравится фон рейацу вокруг. Может, стоит сначала выяснить, нет ли здесь западни?..
- Нему, - развернулся к собственному лейтенанту Маюри, - я не ощущаю здесь ни одной ловушки. Фон стабильный, нет ни одного присутствия, которого я бы не ощущал, кроме нашего. Не глупи.
- Но, Маюри-сама… - Нему решила рассказать о случайно, краем обновленного предпоследним препаратом сознания, замеченном ею изменении тогда, когда он открыл первую дверь. – Когда…
Но тут ее губы накрыли твердые и уверенные губы отца. Оказывается, целоваться с отцом, когда он в маске, совсем не странно. Но и не так, как она себе представляла. Ощущения совсем такие же, как и без нее. Вот только диссонанс между необходимостью продолжить рассказ и увести отца подальше из этого в принципе не опасного, но тем не менее настораживающего ее интуицию места и желанием продолжить поцелуй раздирает все ее существо.
- Маюри-сама, - прошептала она, как только тот разорвал поцелуй.
- Не глупи, говорю же. И отцепись от моего хаори, я не взял с собой запасного, - фукутайчо только сейчас замечает, что вцепилась мертвой хваткой обеими ладонями в белую ткань на груди отца. Но первый раз в жизни не спешит подчиниться. Маюри, впрочем, понимает ее по-своему, притягивая дочь к себе в совсем не родственном жесте, приподнимая подол ее косоде, - Место, конечно, не самое подходящее, но…
Но теперь уже она пытается отстраниться. От удивления Куротсучи-старший ее даже выпускает.
Нему непроизвольно поправляет свою одежду и начинает заново, пытаясь высказать то, что ее беспокоит:
- Маюри-сама…
Но Маюри это уже надоело, он резко выкидывает вперед руку, пальцами цепляет бархотку на шее Нему, и, притянув ее к себе, жадно целует в прохладные, упругие, снова покорно, несмотря на напряженность, приоткрывшиеся губы. И, внезапно взбесившись от ожидаемой, но почему-то ненавистной уже послушности - так же, как только что взбесился от ее непослушания – полуотталкивает девушку и бьет ее по щеке с такой силой, что та подламывается в коленках и падает у его ног.
Руку с ее шеи он так и не убрал, поэтому вольно - невольно Нему смотрит ему в глаза. Смотрит нежно, безнадежно и как-то понимающе. Понимающе больше чем он, он!
Маюри чувствует, что его это бесит еще больше, чем обычно, разжимает пальцы, и, ногой отпихнув в сторону дочь, срывается к центру помещения. А Нему, ровно на мгновение забывшись, провожая лучистым взглядом своего капитана, прикрывает ресницами непривычно счастливые глаза, и кончиками пальцев обводит контур своих чуть припухших губ. Но тут же поднимается, чтобы рвануть наперерез. И как раз в это самое время Маюри все-таки берет в руки эту злосчастный кристалл. И тут же Нему понимает, что дверь за ее спиной закрывается, а Маюри застывает над уже пустой платформой, с протянутой к странного вида экрану, на котором только что лежал артефакт, рукой, и ощущает, практически физически ощущает, как он не успевает найти и ввести нужный код.
Мгновение, и комната, очертания которой вроде терялись в полутьме, оказывается странно вытянутой, освещаемая неяркими всполохами. Взгляд назад, и Нему понимает, что и она и ее капитан находятся на одной линии – атаки, неизвестно чего и чем, но точно – смертельной из-за замкнутости пространства.
Маюри разворачивается к ней, но тут фукутайчо одним движением оказывается рядом и совершенно непочтительно отбрасывает его к противоположной стене, а сама, превозмогая возможную даже для нее скорость, кидается наперерез странному лучу концентрированной рейацу, которая должна была испепелить того, кто взял в руки кристалл и не ввел защитный код. Со стороны это, наверное, выглядит, как столб огня, разрезавший клинком пламени помещение насквозь. Но Нему, находящаяся и плавящаяся в этом огне, об этом, конечно же, не думает. Она невероятным усилием моментально сгорающего тела поворачивает голову, она умирает, но смотрит… смотрит и впечатывает в память лицо своего капитана, его неверящий взгляд, нелепую в других обстоятельствах позу, неестественно вывернутую руку, край обгоревших хакама – она все-таки не смогла до конца перекрыть слишком смертоносный поток…
Я не смогла… Предупредить…
Смотрит, запоминая и чувствуя собственный неслышный крик, ощущая остатками нервов, исходящую от отца волну неверия в происходящее.
Я не смогла стать вашей силой, а значит, я ваша слабость… А значит, я непозволительна. Прощайте…
Смотрит, смотрит, смотрит, почти не ощущая ни себя, ни собственного тела, рвущегося в пламени на лоскутки рейацу, смотрит, смотрит… не замечая дикой боли, не сравнимой ни с чем из того, что она чувствовала ранее. Она смотрит и не пытается ни спастись, ни уменьшить собственную агонию, только чтобы хватило сил последним движением полурасплавленных нестерпимым жаром губ выдохнуть заветное "Маюри-сама"...
А Маюри держит, держит в руках кристалл, из-за которого он потерял своего лейтенанта – дочь – любовницу, и понимает, что в голове бьется только одна единственная мысль, что совсем не об этом он думал, когда встраивал в Нему инстинкт преданности ему более, чем самосохранения. И он смеется, в голос, истерично, хрипло и надрывно, совершенно не заботясь о том, как он будет выбираться отсюда, смеется, и тоже – смотрит, смотрит, смотрит на горстку пепла – все, что осталось от той, что только что спасла ему жизнь. Взгляд цепляется за темный длинный волос, оставшийся на белой ткани его хаори, и он понимает, что заметил его в темноте только потому, что это единственный оставшийся предмет, в котором сохранилась рейацу Нему. Даже от пепла не осталось ничего, пустота, просто пустота.
Ученый в нем ехидно отмечает, что восстановить ее можно и из одной клетки – рейацу-то индивидуальна, а память слита в исследовательском отделе так же, как и его, Маюри, но человек… человек в нем пожимает плечами, странно опустошенно выдыхая:
- А будет ли это она?
Впрочем, он снимает волосок с плеча и сжимает его в ладони, и сидит так, долго, долго, невыносимо долго, пока странное опустошение не сменится привычной раздражительностью. На себя, на Нему, посмевшую оставить его одного, на воздух, который начинает заканчиваться... или ему это только кажется? На все на свете, только чтобы отодрать себя от холодной стены и встать. Встать, просто встать…
Маюри вспоминает о своей добыче и снова смеется, уже зло… Наиболее жалкой подделки под творческую мысль он не видел еще задолго до той поры, как стал главой Бюро Технологических Исследований. Очень концентрированная рейацу, способность к стабилизированию и управлению духовной силой, и только. Настолько давно пройденный этап, что он уже и забыл, когда разменивался на подобные мелочи. И это стоило прятать – здесь и так?
Маюри скрипит зубами от злобы на себя, чувствуя себя одураченным дальше некуда. И начинает искать выход. Прекрасно понимая, что больше никогда не вернется в Уэко Мундо…
Я, конечно, считал иначе, но папа, как всегда, все делает по-своему.
Итак, UPD последнее, окончательное и бесповоротное:
Четвертая глава.Четвертая глава.
Пишет r-impertinent:
16.03.2011 в 18:52
четыре. я сказал че-ты-ре.
***
Капитан Куротсучи никогда не проявлял любви и заботы по отношению к своим подчиненным. Что творилось у него в душе, им тоже было неведомо. Многие даже сомневались в ее – души – наличии у капитана 12-го отряда. Но после его возвращения из Уэко Мундо, все подразделение прочувствовало на себе доселе невиданные приступы агрессии у и без того не сильно психически уравновешенного капитана. «Все-таки, - признавали они, - фукутайчо Нему принимает большую часть огня на себя... Кстати, вы не знаете, где она? И почему до сих пор не начались исследования привезенных образцов? И что вообще происходит?» Но у коллег не было времени, чтобы как следует обдумать и обсудить эти вопросы. Не было времени даже на исследования, которые должны были идти в обычном рабочем порядке, но теперь то и дело прерывались воплями и требованиями Маюри-тайчо. Ему нужны были то отпечатки матриц столетней давности, то – срочно! – новая модернизация для гигай-боксов, то вся мощность системы, «на которой, - попытался возразить кто-то, - держится вся безопасность Го...» Договорить ему не пришлось – мертвые не разговаривают.
Сотрудники 12-го отряда по природе своей были тихи, проворны, исполнительны и сообразительны. Они прекрасно знали, куда и к кому в подчинение поступают, выбирая после Академии именно это подразделение Готея. Жестокость капитана Куротсучи была сравнима разве что с его же гениальностью. Но юность амбициозна и самоуверенная, поэтому недостатка в сотрудниках Исследовательский отдел не имел. И на место тех незадачливых лаборантов, которые сейчас что-то не могли быстро найти или просто не вовремя оказывались на пути взбешенного капитана Куротсучи, скоро придут другие...
***
«Что он там делает?» - переглядывались между собой Цубокура и Акон. Им не в первый раз приходилось отсиживать за пультом внеочередные смены, но эта затянулась уже на двое суток. «Отслеживать, кретины, пока я не закончу! - орал на них Маюри. – Ни малейшего отклонения даже на миллионную долю от показателей!»
***
На нем не было ни капитанского хаори, ни даже маски – все это только мешало сейчас. Никакая техника не даст более точных результатов, чем ручное вычисление и извлечение. Не ошибиться. Он сам разрабатывал эту технологию, все получится, только бы не ошибиться. Материала, конечно, достаточно, но надо, чтобы все получилось с первого раза. Перекопированный банк памяти может дать сбои, а реяцу стремительно истончается и исчезает... И не забыть внести корректировку в программу. Идиот, как он не просчитал, не предвидел? Чертова кукла, я знал, что ты не совершенна, и ты доказала это.
Снять оболочку с ядра, извлечь нить, вытянуть за ней паутинку реяцу, переплести, исправить ошибку кода. Эту чертову ошибку, из-за которой теперь столько неприятностей! Готово. А теперь в обратном порядке в новое ядро.
Хаори, брошенное на подлокотник кресла мешается под локтем. Неважно.
Достроить атом, сформировать молекулу, нарастить клетку, размножить.
Маюри закусил губу.
Виртуозно! Продолжаем. Первый этап.
В помещении лаборатории должна быть тишина. В помещении лаборатории должна быть абсолютная тишина. Чтобы ни одно звуковое колебание не нарушило поток частиц, которые сейчас проходят через фильтры с данными памяти в бокс. Ничего не упустить, ничего не упустить, ничего не потерять, ни частички ценнейшей информации. Малейшее отклонение и... эти идиоты на пульте обязательно что-нибудь перепутают!
Он осторожно выходит за дверь и цедит свистящим шепотом:
- Вот отсюда! Все вон! Чтобы никого не было около моей лаборатории!!! Немедленно!!!
Опускается в операторское кресло. Цифры, цифры, цифры, без отклонений. Остались последние данные. Отдельная матрица, еще не присоединенная к основному объему памяти. Нужна она? Может быть ей лучше не помнить этого? Но – нет, нет. Там все данные из Уэко Мундо, а отфильтровывать уже нет времени. Успеть, успеть.
Хорошо, что трансляционный канал работал. И слил всю информацию на портативный носитель. Иначе вылазка была бы бесполезной. Никчемная идиотка! Как можно быть так бездумно загубить все результаты? Идиотка. Неужели ты не понимала, насколько это важно? Последние кластеры... Что это? О чем ты думала? О чем ты вообще думала, Нему? Всё.
По экрану побежали строчки отчета о завершении первого этапа. Норма, норма, 100%, без отклонений, запускаю второй этап.
Маюри откинулся в кресле и прикрыл лицо ладонью. Что он творит? Зачем все это? Образцов для исследования более чем достаточно, вся память фукутайчо была у него. А теперь он может этой памяти лишиться. Надо было просто сделать новую куклу. А лучше несколько. Выгнать всех этих бесполезных кретинов и работать, работать, работать. Одному. Материал, анализ, формулы, результат, эксперимент, результат. Никакой сентиментальности, никакого человеческого фактора, только наука. Я презираю Киске за эту... чувственность? Аж передернуло. А сам-то, сам!
Капитан встает, опираясь на подлокотники диспетчерского кресла. Система работает исправно, формирование корпуса 36%. Это этап проверен много раз и не может дать сбоев, но лучше проконтролировать. Все лучше контролировать самому, не полагаясь ни на кого.
Он заходит обратно в лабораторию. Бокс уже сменил цвет с голубого на оранжевый. Когда свечение станет белым и матовым, процесс будет завершен. И что тогда? Куротсучи накрыла новая волна ярости. Тогда он самолично убьет эту идиотку! Если это, конечно, будет она. А если нет? Тогда у него будет новая кукла. Более функциональная, более совершенная. Совершенная? То-то и оно. Более опасная. И для его врагов, и для него.
Верхняя панель бокса полупрозрачна, и уже можно различить контуры будущего тела.
О чем он только думал, когда прописывал внешние параметры этого корпуса? Так и не скажешь, что о функциональности. Но поздно уже что-то исправлять.
Волокна разрозненных частиц сплетаются, становятся все плотнее, обретают объем, становятся кожей, святящейся кожей, от которой невозможно оторвать взгляд. Волосами - темными и густыми, как то странное чувство, которое не покидает его последнее время, когда он думает о своем лейтенанте. Бывшем. Или все-таки?.. Свет начинает мерцать и потихоньку угасать. И тело девушки сейчас как будто само источает сияние. Воплощение закончено. Система вырывает капитана Куротсучи из оцепенения. 100%, второй этап завершен.
Осталось только открыть крышку бокса. Он думал, что самым сложным будет не потерять связь между памятью тела и памятью души. Нет, самое сложное начинается только сейчас. Ему все равно, кем будет кукла, лежащая перед ним в саркофаге. Или все-таки в колыбели? Значит, не все равно.
Маюри осторожно вскрывает бокс. Он всегда аккуратен и даже нежен с оборудованием. Заменить одного идиота на другого ничего не стоит, а воссоздать уникальный прибор практически невозможно. Последний затвор. Слишком громко щелкнул. И капитан вздрогнул от этого звука. Или оттого, что дрогнули ресницы куклы? Нет. Она открыла глаза. Те самые глаза, в которых все еще горит нестерпимая боль и отблеск огня.
- Маюри-сама...
- Нему, - только и может сказать он, - Нему, идиотка...
***
Маюри стоял у окна. Он гладил волосы прижавшейся к нему девушки. Закат сегодня был особенно красивый. Нему плакала.
URL комментария
@музыка: Семиречье - Рысь.
@настроение: ...не посмеешь бросить "брысь"!
@темы: психоделика, Маюри/Нему, Bleach, fanfiction
-
-
18.03.2011 в 16:11Ну, депрессия это не страшно. Зато какой опыт.))
-
-
18.03.2011 в 16:19Хочешь знать, что было дальше?
-
-
18.03.2011 в 16:20-
-
18.03.2011 в 16:48-
-
18.03.2011 в 16:54-
-
18.03.2011 в 18:19-
-
28.02.2012 в 23:39-
-
28.02.2012 в 23:44Спасибо, Гость.
-
-
05.03.2012 в 21:49