дышу на ощупь, зубами слушаю звуки
Название: Незаслуженно
Автор: Безумная Рыбница & Rhaina
Бета: Rhaina, Бальтамос, philipp_a
Размер: мини, 1 189 слов
Персонажи: Гилберт Найтрей/Винсент Найтрей
Категория: слэш
Жанр: ангст, PWP
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: Некоторым мечтам лучше оставаться невоплотившимися.
Предупреждение: горизонтальный инцест.
Примечания: Написано на ФБ-2012 для команды fandom Pandora Hearts 2012
У Винсента есть брат. Прекрасный и смелый, верный и ответственный, добрый и заботливый, самый лучший брат на свете!
Который так идеален, что Винсент уверен: он — проклятый ребенок — не достоин своего брата. Все, что он может — это любить Гилберта.
И Винсент любит. Это правильно, так должно быть: любовь — самое меньшее, чем он может оправдать перед братом свое существование.
Он любит Гилберта всю жизнь и даже дольше — искренне и всем сердцем, остро и отчаянно, больно и сладко одновременно.
И лишь одного он никак не может понять: почему брат любит его в ответ?
Гилберт обходится без свечи — он столько раз проходил здесь, что знает дорогу наизусть. Он не прячется, отнюдь; хотя если слуги заметят, что он идет в комнату к брату — обязательно доложат приемным родителям… Тогда проблем не оберешься. Ну, не то чтобы проблем. Но выговорят ему по всем правилам.
Причина, по которой он сейчас как можно тише пробирается в покои Винсента, и в голову им не придет, слава Бездне. Зато придет какая-нибудь банальная чушь, слушать которую не хочется совершенно. Поэтому он просто щурится, чтобы приглушенный свет в конце коридора не ослеплял, и мягко, но уверенно толкает знакомую дверь — петли ее, как всегда, хорошо смазаны… Дверь подается без скрипа. Винсент снова позаботился, чтобы его брат ни в чем не испытывал неудобства.
В просторной комнате ожидаемо темно и тихо. Гилберт пару раз моргает, привыкая к полному отсутствию света: Винсент никогда не спит при свечах и постоянно заставляет Эхо плотно задергивать на ночь портьеры, чтобы лунный луч даже случайно не смог пробраться и потревожить сон. Винсент вообще не любит свет. Но Гилберт не против.
Когда Гилберт наконец начинает различать нечеткие очертания предметов в комнате, он замечает, что Эхо здесь нет — тем лучше для него! — и Винсент спокойно спит, раскинувшись на кровати. Он ровно и размеренно дышит, не замечая чужого присутствия, даже когда Гилберт подходит совсем близко и нависает над ним. Винсент всегда настороже, замечает любое движение, где бы он ни был, но к Гилберту это не относится — рядом с ним Винсент спокоен. Безумно преданная Эхо — и та не исключение, именно потому она умеет бесконечно долго ждать не двигаясь. И все-таки Винсент не высыпается, когда по его приказу Эхо остается с ним. Вряд ли для подобной осторожности есть причины, но если Винсенту нужно, стоит ли возражать?
Гилберт так и стоит, нагнувшись, считая вздохи, скорее представляя, дорисовывая в воображении расслабленное выражение на хорошо знакомом лице, — а Винсент спит. Только слегка потягивается, не просыпаясь, и поворачивается к Гилберту спиной; тонкая белоснежная ночная рубашка задралась, оголив бедра. Одеяло где-то в ногах — Винсент всегда спит беспокойно, раскрываясь во сне и замерзая под утро, но сейчас Гилберт его согреет. Он быстро раздевается, бросив одежду куда-то на пол, и прижимается теплой грудью к холодным лопаткам. Целует затылок, фыркая в сбившиеся набок спутанные волосы — так, как ему нравится.
Винсент потягивается, сладко и с чувством, и разворачивается как-то слишком ловко для того, кто только что спал. Двумя руками обнимает брата за шею и вклинивает бедро между его ног. Если не считать рубашки Винсента, окончательно сбившейся кверху, оба абсолютно обнажены.
Младший Найтрей лениво жмурится в шею любимому брату, просыпаясь медленно и неохотно. Но когда его окончательно вытряхивают из одежды, он приоткрывает один глаз и насмешливо шепчет:
— Зачем ты пришел, братец? Я ведь все равно ничего не вспомнил…
— А мне не рад? И разве я не могу прийти просто так?
— Просто так… — и тут же захлебывается стоном, когда Гилберт зажимает коленями его ногу и, наклонившись, находит губами сосок. — Так ты хочешь меня — или то, что я могу рассказать?
— Винс… — выдыхает Гилберт, ласково, но настойчиво поглаживая его по спине, между лопаток. — Глупый.
— Не глупее тебя! — фыркает младший Найтрей, выворачиваясь из объятий, нашаривает флакончик с маслом и вкладывает в ладонь брату. — Хорошо хоть об этом ты подумал.
«Хорошо, что ты все равно приходишь ко мне, хотя твой бесценный хозяин, твой персональный свет в окошке, уже вернулся из Бездны», — остается невысказанным, но не ускользает ни от одного. Братья замирают: один — от ревности, желания обладать и самоуничижения, другой — от любви и недоумения.
Да, вернулся его хозяин — самый лучший господин, которого только можно представить, тот, перед кем он не устанет заглаживать свою невольную неверность, тот, кто стал его светом. Но Винсент — его личная тьма, без него Гилберта просто нет.
Невозможно быть на солнце постоянно — оно сожжет, испепелит. И Гилберт прекрасно знает: несмотря ни на что, Винсент — единственный, с кем можно разделить эту жадную, неизъяснимую, голодную тьму в сердце, отдохнуть от неподъемной ноши. Кто любит его, забывая о себе, — и как не любить в ответ? Как не отдаться его жертвенной, обволакивающей, непроглядной темноте? Он чувствует, но никак не может объяснить…
Поэтому он судорожно, отчаянно целует и терзает тонкое, но совсем не хрупкое тело, смазывает, растягивает, наполняет, заставляет принять и испытать не только горечь и боль, но также единение и удовольствие.
Гилберт пытался быть с Винсентом нежным — тот посчитал это жалостью. И теперь он трахает младшего брата почти отчаянно, насаживает на себя, вбивает его в узкую кровать под огромным балдахином, клеймит зубами и языком, вылизывает чуть ли не изнутри, доводит до безумия — единственного безумия, которое он хотел бы видеть в этих разноцветных глазах.
Он пересчитывает поцелуями позвонки на спине, царапает до крови бедра и мягко зализывает следы собственной жестокости.
Уже под утро он, взяв в рот полувозбужденный член и не обращая внимания на то, что Винсент мертвой хваткой вцепился в его изрядно растрепанные волосы, доводит того до оргазма в третий раз за бесконечно долгую ночь.
Винсент отрубается почти мгновенно, измученный и без привычной напряженности на лице. Эхо все еще нет — значит, вернется позже и разбудит их, это тоже хорошо. Гилберт лениво и небрежно приводит их обоих в порядок и ложится рядом: караулить сон брата, который уже улегся ему на плечо и обнял обеими руками.
Если он один раз останется здесь — ничего страшного. Он не любит этот дом и тех, кто в нем живет, но ради Винсента…
И, уже засыпая, привычным жестом придвигая к себе расслабленное тело, он в очередной раз дает себе обещание, что обязательно достучится до непутевого младшего брата.
Винсент Найтрей спит, и ему снится сбывшаяся мечта: мир, в котором его нет. Совсем. Мир, который никогда его не знал, в котором Винсенту было дозволено лишь изредка наблюдать за кем-то не знакомым, но очень-очень нужным. Необходимым. Темноволосым, замкнутым мальчишкой с именем, которого не вспомнить. Он точно знает, что когда-то и как-то сделал все, чтобы тот был счастлив. Только почему этот мальчишка не выглядит счастливым?
Почему он выглядит бесконечно потерянным и, кажется, сам не осознает, чего ему не хватает, почему он чувствует себя не на своем месте рядом с улыбчивым светловолосым другом и прелестной маленькой сестренкой?
Этот вопрос — и ответ на него, конечно же, — просто необходим самому Винсенту, он пытается докричаться до мальчишки, но тот не слышит его. Зато слышит друга, который кричит:
— Идем с нами, Гил… Гилберт, ну скорее!
И внезапно он понимает — или вспоминает — все, будто его током ударило, и видит своего — не брата, просто Гилберта. Он пытается докричаться, дозваться, спросить…
…но просыпается и садится, опираясь на локти, с бешено колотящимся сердцем, пытаясь вспомнить, что же его так напугало.
А рядом спит Гилберт, уткнувшийся носом в подушку и обнимавший его всю ночь. Эхо все еще нет — значит, до завтрака куча времени.
И он осторожно прикасается щекой к щеке, чтобы украдкой получить немного незаслуженной нежности от того, кого и не надо заслуживать.
Автор: Безумная Рыбница & Rhaina
Бета: Rhaina, Бальтамос, philipp_a
Размер: мини, 1 189 слов
Персонажи: Гилберт Найтрей/Винсент Найтрей
Категория: слэш
Жанр: ангст, PWP
Рейтинг: от R до NC-17
Краткое содержание: Некоторым мечтам лучше оставаться невоплотившимися.
Предупреждение: горизонтальный инцест.
Примечания: Написано на ФБ-2012 для команды fandom Pandora Hearts 2012

Который так идеален, что Винсент уверен: он — проклятый ребенок — не достоин своего брата. Все, что он может — это любить Гилберта.
И Винсент любит. Это правильно, так должно быть: любовь — самое меньшее, чем он может оправдать перед братом свое существование.
Он любит Гилберта всю жизнь и даже дольше — искренне и всем сердцем, остро и отчаянно, больно и сладко одновременно.
И лишь одного он никак не может понять: почему брат любит его в ответ?
Гилберт обходится без свечи — он столько раз проходил здесь, что знает дорогу наизусть. Он не прячется, отнюдь; хотя если слуги заметят, что он идет в комнату к брату — обязательно доложат приемным родителям… Тогда проблем не оберешься. Ну, не то чтобы проблем. Но выговорят ему по всем правилам.
Причина, по которой он сейчас как можно тише пробирается в покои Винсента, и в голову им не придет, слава Бездне. Зато придет какая-нибудь банальная чушь, слушать которую не хочется совершенно. Поэтому он просто щурится, чтобы приглушенный свет в конце коридора не ослеплял, и мягко, но уверенно толкает знакомую дверь — петли ее, как всегда, хорошо смазаны… Дверь подается без скрипа. Винсент снова позаботился, чтобы его брат ни в чем не испытывал неудобства.
В просторной комнате ожидаемо темно и тихо. Гилберт пару раз моргает, привыкая к полному отсутствию света: Винсент никогда не спит при свечах и постоянно заставляет Эхо плотно задергивать на ночь портьеры, чтобы лунный луч даже случайно не смог пробраться и потревожить сон. Винсент вообще не любит свет. Но Гилберт не против.
Когда Гилберт наконец начинает различать нечеткие очертания предметов в комнате, он замечает, что Эхо здесь нет — тем лучше для него! — и Винсент спокойно спит, раскинувшись на кровати. Он ровно и размеренно дышит, не замечая чужого присутствия, даже когда Гилберт подходит совсем близко и нависает над ним. Винсент всегда настороже, замечает любое движение, где бы он ни был, но к Гилберту это не относится — рядом с ним Винсент спокоен. Безумно преданная Эхо — и та не исключение, именно потому она умеет бесконечно долго ждать не двигаясь. И все-таки Винсент не высыпается, когда по его приказу Эхо остается с ним. Вряд ли для подобной осторожности есть причины, но если Винсенту нужно, стоит ли возражать?
Гилберт так и стоит, нагнувшись, считая вздохи, скорее представляя, дорисовывая в воображении расслабленное выражение на хорошо знакомом лице, — а Винсент спит. Только слегка потягивается, не просыпаясь, и поворачивается к Гилберту спиной; тонкая белоснежная ночная рубашка задралась, оголив бедра. Одеяло где-то в ногах — Винсент всегда спит беспокойно, раскрываясь во сне и замерзая под утро, но сейчас Гилберт его согреет. Он быстро раздевается, бросив одежду куда-то на пол, и прижимается теплой грудью к холодным лопаткам. Целует затылок, фыркая в сбившиеся набок спутанные волосы — так, как ему нравится.
Винсент потягивается, сладко и с чувством, и разворачивается как-то слишком ловко для того, кто только что спал. Двумя руками обнимает брата за шею и вклинивает бедро между его ног. Если не считать рубашки Винсента, окончательно сбившейся кверху, оба абсолютно обнажены.
Младший Найтрей лениво жмурится в шею любимому брату, просыпаясь медленно и неохотно. Но когда его окончательно вытряхивают из одежды, он приоткрывает один глаз и насмешливо шепчет:
— Зачем ты пришел, братец? Я ведь все равно ничего не вспомнил…
— А мне не рад? И разве я не могу прийти просто так?
— Просто так… — и тут же захлебывается стоном, когда Гилберт зажимает коленями его ногу и, наклонившись, находит губами сосок. — Так ты хочешь меня — или то, что я могу рассказать?
— Винс… — выдыхает Гилберт, ласково, но настойчиво поглаживая его по спине, между лопаток. — Глупый.
— Не глупее тебя! — фыркает младший Найтрей, выворачиваясь из объятий, нашаривает флакончик с маслом и вкладывает в ладонь брату. — Хорошо хоть об этом ты подумал.
«Хорошо, что ты все равно приходишь ко мне, хотя твой бесценный хозяин, твой персональный свет в окошке, уже вернулся из Бездны», — остается невысказанным, но не ускользает ни от одного. Братья замирают: один — от ревности, желания обладать и самоуничижения, другой — от любви и недоумения.
Да, вернулся его хозяин — самый лучший господин, которого только можно представить, тот, перед кем он не устанет заглаживать свою невольную неверность, тот, кто стал его светом. Но Винсент — его личная тьма, без него Гилберта просто нет.
Невозможно быть на солнце постоянно — оно сожжет, испепелит. И Гилберт прекрасно знает: несмотря ни на что, Винсент — единственный, с кем можно разделить эту жадную, неизъяснимую, голодную тьму в сердце, отдохнуть от неподъемной ноши. Кто любит его, забывая о себе, — и как не любить в ответ? Как не отдаться его жертвенной, обволакивающей, непроглядной темноте? Он чувствует, но никак не может объяснить…
Поэтому он судорожно, отчаянно целует и терзает тонкое, но совсем не хрупкое тело, смазывает, растягивает, наполняет, заставляет принять и испытать не только горечь и боль, но также единение и удовольствие.
Гилберт пытался быть с Винсентом нежным — тот посчитал это жалостью. И теперь он трахает младшего брата почти отчаянно, насаживает на себя, вбивает его в узкую кровать под огромным балдахином, клеймит зубами и языком, вылизывает чуть ли не изнутри, доводит до безумия — единственного безумия, которое он хотел бы видеть в этих разноцветных глазах.
Он пересчитывает поцелуями позвонки на спине, царапает до крови бедра и мягко зализывает следы собственной жестокости.
Уже под утро он, взяв в рот полувозбужденный член и не обращая внимания на то, что Винсент мертвой хваткой вцепился в его изрядно растрепанные волосы, доводит того до оргазма в третий раз за бесконечно долгую ночь.
Винсент отрубается почти мгновенно, измученный и без привычной напряженности на лице. Эхо все еще нет — значит, вернется позже и разбудит их, это тоже хорошо. Гилберт лениво и небрежно приводит их обоих в порядок и ложится рядом: караулить сон брата, который уже улегся ему на плечо и обнял обеими руками.
Если он один раз останется здесь — ничего страшного. Он не любит этот дом и тех, кто в нем живет, но ради Винсента…
И, уже засыпая, привычным жестом придвигая к себе расслабленное тело, он в очередной раз дает себе обещание, что обязательно достучится до непутевого младшего брата.
Винсент Найтрей спит, и ему снится сбывшаяся мечта: мир, в котором его нет. Совсем. Мир, который никогда его не знал, в котором Винсенту было дозволено лишь изредка наблюдать за кем-то не знакомым, но очень-очень нужным. Необходимым. Темноволосым, замкнутым мальчишкой с именем, которого не вспомнить. Он точно знает, что когда-то и как-то сделал все, чтобы тот был счастлив. Только почему этот мальчишка не выглядит счастливым?
Почему он выглядит бесконечно потерянным и, кажется, сам не осознает, чего ему не хватает, почему он чувствует себя не на своем месте рядом с улыбчивым светловолосым другом и прелестной маленькой сестренкой?
Этот вопрос — и ответ на него, конечно же, — просто необходим самому Винсенту, он пытается докричаться до мальчишки, но тот не слышит его. Зато слышит друга, который кричит:
— Идем с нами, Гил… Гилберт, ну скорее!
И внезапно он понимает — или вспоминает — все, будто его током ударило, и видит своего — не брата, просто Гилберта. Он пытается докричаться, дозваться, спросить…
…но просыпается и садится, опираясь на локти, с бешено колотящимся сердцем, пытаясь вспомнить, что же его так напугало.
А рядом спит Гилберт, уткнувшийся носом в подушку и обнимавший его всю ночь. Эхо все еще нет — значит, до завтрака куча времени.
И он осторожно прикасается щекой к щеке, чтобы украдкой получить немного незаслуженной нежности от того, кого и не надо заслуживать.
@темы: Pandora Hearts, fanfiction